Властелин огня - [19]

И запас дров был.

Я дотронулся до печки. Теплая. Значит, ее протопили как следует. Правда, в доме все равно было, мягко говоря, нежарко. Топили-то ее, видимо, утром, а на улице мороз минус двадцать, вот квартира и успела остыть. Да еще сколько лет дом стоял совсем холодным, нетопленым. Он теперь начнет забирать тепло в каждую половицу, в каждую стену и каждую балку перекрытия, пока все это не прогреется, и только тогда в самой квартире установится ровная хорошая температура. На это понадобится несколько дней, не меньше.

В общем, скинуть куртку и шапку я не решился. Ковач, осмотревшись, взглянул на меня.

- Зябко? - спросил он.

И, не дожидаясь моего ответа, выдвинул заслонку, открыл дверцу топки, заложил в нее березовых поленьев и дунул изо всех сил на остававшиеся горячие угольки. Они из матовых сделались бледно-багровыми, потом пустили россыпь искр, и буквально через две минуты дрова уже горели, весело потрескивая.

(Я потом дома попытался проделать то же самое, когда рас­тапливал печку, и у меня ничего не получилось. Сколько я ни дул, угли все равно лишь слегка краснели и пускали одну-две искорки, а ведь они были свежее и горячее, чем в печке Кова­ча. Пришлось мне в конце концов воспользоваться обычным способом: спичками, старыми газетами и щепками. «Это же какая силища в легких нужна, чтобы полуостывшие угли раз­ дуть в пламя!» - подумалось мне тогда.)

Сразу сделалось теплей, веселей и уютней.

- Теперь я здесь живу, - сказал Ковач, обращаясь то ли ко мне, то ли к самому себе.

Я придумывал, что бы такое сказать, чтобы завязать бе­седу.

- А ты знаешь, что в этом доме водятся привидения? – спросил я.

- Знаю.

- Тебе что, уже рассказали?

- Да.

- И ты не боишься? - поинтересовался я.

- Нет.

- Говорят, на этом месте казнили пугачевцев ...

- Да, - все так же односложно ответил он. А потом, подумав, добавил: - Но это было очень давно.

- Так ведь привидения бессмертные, разве нет? - сказал я. -­ Может хоть тысяча лет пройти, они все равно будут разгуливать, если им так нравится.

- Особенно сегодня, - согласился он. - Но сегодня они нестрашные.

- Почему? - удивился я.

- Крещенский сочельник, - пояснил он. - В крещенский сочельник они любят порезвиться, но особого вреда причи­нить не могут. Вода на подходе.

Я не все понял, но решил поразмыслить над непонятным потом, и снова спросил:

- А когда они бывают страшные?

- На Масленицу, - ответил он.

- Почему?

- Так повелось.

- А на Масленицу они и для тебя могут быть страшные? - спросил я. - В смысле, тебе навредить?

- Всяко может быть, - неопределенно отозвался он.

- А если на Масленицу в этом доме они к тебе выползут? - не унимался я.

Его голова повернулась вполоборота, почти как на шарнире, и он опять смотрел на меня своим странным взглядом, непроницаемым и одновременно бездонным. Таким бывает осеннее небо.

- Ты не поймешь, - сказал он.

- Да что же это такое! Того я, видишь ли, не пойму, этого не пойму! - обиделся я. - Разве ты не можешь объяснить так, чтобы я понял?

- Я не говорю, что вообще не поймешь, - спокойно произнес он. - Я говорю, что сейчас не поймешь.

- Но ты мне одно скажи - ты и на Масленицу с ними справишься? Или, может, ты специально в этом доме поселился, чтобы с ними справиться раз и навсегда?

Он немного подумал.

- Да. Наверное, да, - наконец сказал он.

- А вода, получается, тебе нравится?

- Вода и огонь - друзья металла. В жарком огне и в студеной воде рождался булат.

- Точно ... - я подумал. - А ты сегодня купаться пойдешь?

- В проруби?

- Да.

- Я собирался, - сказал он.

- Пойдем вместе!

- Давай.

- Я зайду за тобой, да?

- Да.

Вот так и получилось, что на реку мы отправились вместе, я и Ковач. Мои удивились, узнав, с кем я иду, но возражать не стали. Отец только улыбнулся и кивнул.

- Ступай. с Ласло ты будешь как за каменной стеной. Взрослые сразу привыкли называть его «Ласло». А я не мог называть его иначе, чем Ковачем. Я и к нему так обращал­ся: «Послушай, Ковач ... » или: «Скажи, Ковач ... ». И на «ты» при этом. Это вы, наверное, уже заметили. Почему-то с самого первого момента у меня было ощущение, что к нему нужно обращаться на «ты», а не на «вы», как ко многим взрослым, что любое «вы» будет с ним неправильным, несмотря на его грозный вид и на то, что чудеса, которые он творил, обычному человеку не под силу.

И вот мы с ним шагаем на реку, и все было бы замечательно, если бы меня не мучили воспоминания о подслушанном мной разговоре. Выходит, на директора круто наехали, и всей его семье угрожает опасность? Главное, Машке угрожает .. Я ломал голову, как бы предупредить Машку так, чтобы она не поняла, что мне так много известно. И ничего толкового не придумалось. Лучшее, что приходило мне на ум, - это напомнить Маш­ке, как она сама мне рассказывала, будто кто-то хочет обанкротить комбинат, чтобы прибрать его к рукам, и сказать ей, что, подумав над этим, я понял: ей надо быть поосторожней. Вон сколько и в газетах пишут, и по телевизору показывают, как та­кие люди ни перед чем не останавливаются, чтобы заполучить желаемое. И теперь, когда пойдут госзаказы и комбинат, уже почти попавший им в руки, от них уплывет, они могут и на ее отца наехать, и к ней, к Машке, подослать какую-нибудь шпа­ну ... В общем, скажу я ей, пусть трижды глядит по сторонам, прежде чем переходить улицу.