Властелин дождя - [23]

Кончаю письмо и целую крепко.

Любящая твоя сестра Силика».

Пойду сама к нему поднимусь, подумала Вика, открывая дверь и вглядываясь в темноту сеней. Никого. Вика тихонько поднялась на чердак.

— Зачем пришла? — испуганно спросил Онике, — А если увидят нас? Ступай, ступай в комнату. Балбес сказывал, батя гневается.

Вика с укором покачала головой и присела на мешок с фасолью. На чердаке было тепло. Полотнища паутины покачивались в пропыленном воздухе, сладковато пахло плесенью. Вика смотрела, как Онике сбрасывает снег, и, подобрав несколько сморщенных виноградинок, упавших с гроздей, что развесили здесь с осени, потихоньку их жевала. Потом взяла из мешка горсть конопляного семени, раскусила и поморщилась — горько. Она сидела в потемках почти не двигаясь, уставив глаза в землю, и только изредка исподтишка взглядывала на парня.

Онике остановился ненадолго передохнуть. Ветер свистел, будто раскрученный над головой хлыст. Онике поглядел на Вику — она сидела отвернувшись, и ему стало обидно, что она как бы не замечает его. Он положил лопату и, ступая на цыпочках, подошел к Вике сзади, обнял за плечи, она прижалась головой к его груди, а он прижался губами к ее губам. И тут же замер испуганно. Внизу Надолянка ругалась с Кэпэлэу, что не принес он соломы топить печь, а у нее тесто из квашни лезет. Онике хотел отойти от люка подальше, но Вика тянула его за полу кожуха к себе.

— Мне матушка сказала, что женить тебя надумали. Как послала я за тобой Балбеса, она ко мне зашла и сказала: мол, старик так решил. Стало быть, мне оставаться с Балбесом, а у тебя своя будет, какую бог пошлет.

— Дурочка, а ты и поверила, — утешал ее Онике. — Кому поверила? Они ж тебя пугают, — Но дрожь в голосе выдала его, понятно было, что и он поверил.

— Я тебе не дурочка, Онике, коли старик чего решил, не отступится… А за Балбеса все одно не выйду. Жила я тут, терпела только ради тебя. Теперь уйду…

— Куда? — спросил Онике. — Я-то тут остаюсь.

— Оставайся, — ответила Вика. — А я не могу. Уйду… Онике!

— Брось глупости-то молоть.

— Что ж мне, за Балбеса выходить? — с упреком спросила Вика. — Нет уж, хватит! Побатрачила. У вас тут батраков и без меня хватает. Мне на твоего папашу спину гнуть неохота.

Онике не знал, что и сказать. Ласкал ее гладкий горячий лоб, касался губами нежных век голубых глаз с влажными длинными ресницами и мучительно думал, как же оно будет дальше.

Вика сказала правду. Кэпэлэу был в доме самовластным хозяином, остальные только покорно склоняли головы и подчинялись во всем. У Онике никогда бы не хватило духу воспротивиться воле старика. И мужество и отвага мгновенно оставляли его при одной только мысли об этом. Он не мог объяснить, почему оно так, отца он не любил, и чем становился старше, тем явственней чувствовал, что ненависть в нем растет: не видел он радости от отца и ласки не видел.

— Знаю, — как бы догадавшись, о чем он думает, произнесла Вика, — ты из отцовской воли ни на шаг, при нем ты ровно букашка.

Права Вика. Онике и не обиделся. Он обнял ее покрепче, целовал глаза, лоб, щеки и чувствовал, как громко бьется у нее сердце, с какой надеждой заглядывает она ему в глаза и как трепетно стремится к воле, призывая и его не покоряться, и отвечал лишь бессильным успокаивающим шепотом, уговаривая: живи как живется, ни о чем не думай.

Он спустился вниз и во дворе столкнулся с Нице, который с глупой ухмылкой заявил, что если Вика и этой ночью положит его спать на полу, то он…

— Пошел ты к черту! — в сердцах сказал ему Онике и отвернулся.

Через кухонное окно его увидел Кэпэлэу.

— Где был? — спросил отец, появившись на пороге, — Собак гонял?

Был он в одной фуфайке, говорил тихо, медленно цедя слова. Этого спокойствия Онике боялся пуще смерти. Если бы отец встретил его криком, кулаками, проклятьями, он мог бы надеяться, что обойдется трепкой. А теперь уже не сомневался: свадьба — дело решенное. Рад не рад, а говори: милости просим…

— На чердаке, — ответил он, — снег счищал.

— Вот как? Ладно… Вечером сватов засылаем к дочери Лаке Труфану. Завтра смотрины, может, сразу и заберем девку к себе.

Онике заметил, что держит в руках цветок, который был в волосах у Вики, и пустил по ветру измятые лепестки. Он пошел на сеновал и лег. Не хотелось никого видеть, слышать. В голову, словно билом, ударяли слова: свадьба!.. свадьба!.. свадьба!..

К ночи вьюга утихла, мороз окреп. На дымчатом небе без единого облака сверкали крошечные зеленые звезды.

Задумав женить Онике, Кэпэлэу перво-наперво отправился к соседу, Никулае Джуге, сунув в карман бутылку ракии. Тот был крестником Лаке Труфану и в прощеное воскресенье наверняка пойдет к нему с подарками, так пусть заодно замолвит словечко о Кэпэлэу, а уж завтра, на трезвую голову, они встретятся с Труфану и обо всем столкуются. Домой Кэпэлэу возвращался пьяненький и с силой упирался палкой в снег, чтобы не поскользнуться и не упасть. Издалека было заметно, что Кэпэлэу доволен собой — все складывалось как нельзя лучше. Никулае Джуте сватовство одобрил и даже сказал, что более подходящей парочки на селе давно не было. Онике — парень рассудительный, послушный, работящий, из почтенной семьи, и девушка собой недурна, приданое за ней хорошее, а ежели пошла в мать, а по всему так оно и есть, то и рожать одного за другим не будет. Родит ребенка, много — двух и остановится. Не то что другие — что ни год, то приплод.