Власть земли - [92]

— Тушить пожар и город от огня охранять, — сказал он, — теперь у нас только есть дела. Поляки не выйдут в открытый бой; они, наверное, послали за помощью и будут ждать королевского войска, а тем временем нам огнем досадят; так надо от огня уберечься. А помощь у нас большая будет: сегодня в ночь Плещеев подойти должен с коломенцами, Иван Колтовский^{45}, а там и Ляпунов будет. Свято наше дело!

— Так что же делать? — спросил Теряев.

— От огня беречься да огонь тушить, — ответил князь, — больше всего наказать Замоскворечье беречь. Эту сторону я уберегу. Белый город вы берегите!

Теряев с Тереховым вышли из острожка. Несмотря на поздний час, на улицах было светло от пожара, как в ясный день. Терехов и Теряев шли осторожно, потому что всюду приходилось обходить и трупы, и лужи крови.

— Вот они как добра нам желают! — с горечью сказал Теряев. — Не пожалели церквей и святыни русской!

— Княжна моя! — глухо простонал Терехов. — Что, если она где-нибудь в городе заперта и бьется, и мечется, а огонь палит ее?

— Оставь, не жалобь сердца своего! — остановил его Теряев. — Стой! Это кто?

По улице спешно шел отряд.

— Семен! — вдруг закричал Терехов, бросаясь вперед.

— И впрямь Семен! — воскликнул князь. — Откуда? Как поспел?

— Здравы будьте! Это я, я! Над твоими молодцами начало взял, князь. Не осуди!

— Спасибо тебе! За что судить-то? Ты скажи лучше, как сюда попал.

— А с ополчением Плещеева. Он здесь, у ворот остановился.

— Запоздал немного, — со вздохом сказал Теряев, — теперь ляхи в Кремле заперлись; не скоро их оттуда вышибешь. Ну, да еще подоспеют.

— А пожар с чего разлился?

— Ляхи подожгли. Теперь вот что, Семен: ратного дела никакого не будет, а потому иди ты со своими людишками и, где можешь, пожар гаси. Пусть не радуются своему, проклятые!

— А где встретимся?

— А где уж Бог пособит. Пока что хоть на Москве-реке, тут вот, у Чертольских ворот. Я шатер поставлю. Ну, с Богом!

Но Андреев еще медлил.

— Ну, — нерешительно начал он, обращаясь к приятелям, — а у вас что? Нашли, что ли, Пашку-то эту… ась?

Теряев махнул рукою.

— До того ли нам, милый человек, смотри, что на Москве делается!

Терехов тяжело вздохнул:

— Рвется мое сердце, Сеня, а что поделаю. Знаю только, что попадись мне этот поляк, я его так не оставлю… А Ольга… — Он помолчал и глухо прибавил: — Может, сгорела уже!..

— Ну, ну! — остановил его Семен. — Я теперь искать их буду. А теперь прощайте до утра! — И он спешно повел свой отряд по ярко освещенным улицам.

Город горел, и под звон набатов со всех сторон неслись крики отчаяния и ужаса. Народ метался во все стороны, то туша пожар, то спасая имущество, то убегая от невыносимого жара и дыма.

В то же время в дворцовой палате гетман Гонсевский держал совет со своими полковниками и изменниками-боярами. Вряд ли даже среди поляков находились в это время большие зложелатели, чем эти изменники. Особенно среди них волновался Салтыков.

— Что важности в Белом городе? — сказал он. — Сожгите его весь, и все-таки вокруг стены будут, которые ни вас не выпустят, ни к вам не впустят. Надо Замоскворечье зажечь! Сожгите все — и сразу проход будет. А то как сюда помощь от короля придет?

— Дело боярин сказал, — подхватили другие, — слушайся нас, гетман, жги весь город, иначе плохо будет!

Гонсевский сидел задумавшись. Ему жалко было прекрасного города, и не того он ждал от всего похода. Ему представлялись торжественная встреча Владислава, общее ликование, а там католическая Русь и великая слава Речи Посполитой. В то же время настоящее положение дел не позволяло долго думать. Здесь, в Кремле, без внешней помощи, запертые, как в мышеловке, без достаточного провианта и с малыми силами, поляки неизбежно должны были погибнуть. Надо было действительно и устрашить москвичей, и проложить себе дорогу. Гонсевский провел рукой по лицу, словно сгоняя с него грусть, и решительно сказал:

— Ну, на то воля Божья! Значит, решим теперь же: с завтрашнего утра будем жечь город. То, что в Белом городе не дожжено, дожжем да запалим Замоскворечье.

— А кто пойдет? — спросил Зборовский.

— Да много ли надо? Пан Маржерет пойдет для прикрытия со своей пехотой, а уланы, ну, хоть ротмистра Чупрынского да гусары с Ходзевичем пусть жечь пойдут. А теперь отдохнем!

Гетман поднялся с кресла.

— А за помощью уже послано? — трусливо спросил Салтыков.

— Ротмистр Свежинский поскакал в Можайск, да не знаю, доехал ли, — ответил Гонсевский и, обратившись к Зборовскому, отдал приказ: — А вы, пан, пошлите на Ивановскую колокольню выглядывать пана Струся. Если завидите его, сейчас со своим полком на коней и помогите ему к нам прийти. Ну, спокойной ночи.

Но хотя Гонсевский и пожелал спокойной ночи, вряд ли она была спокойной хоть для одного поляка.

— Ну, поживились мы с тобою! — сказал Боровский Казановскому. — И дернуло нас пойти с Жолкевским. Сам небось ушел да в королевском стане кичится.

— Ох, плохо дело! — вздохнув, ответил Казановский. — Если бы не сражения каждый день, офицеры разнесли бы меня на саблях.

А измученные, в крови и копоти офицеры тем временем предавались попойке как лучшему средству восстановить свои силы.