Власть меча - [40]

– Я тебе обещал, – спокойно сказал Лотар и взмахнул тяжелым кожаным ремнем.

– Хозяин, я ничего не мог с собой сделать! – закричал Свинья Джон, пытаясь встать.

Лотар взмахнул уздечкой, и медная пряжка яркой дугой мелькнула на солнце. Удар пришелся в спину; пряжка ударила по ребрам и прорезала бороздку ниже подмышек.

Свинья Джон завопил:

– Они меня заставили! Заставили пить!

Новый удар сбил его с ног. Он продолжал нечленораздельно кричать, а плеть продолжала бить по желтой коже, пропахивая борозды, которые наливались багряно-алым, как виноградная мякоть.

Острая пряжка разрезала одежду и рвала тело, как львиными когтями; кровь капала в песок и сворачивалась влажными шариками.

Свинья Джон наконец перестал кричать, Лотар отошел, тяжело дыша, и вытер уздечку о кусок ткани, вынутой из седельной сумки. Потом осмотрел лица своих людей. Избиение предназначалось и им, не только человеку, скорчившемуся в песке. Эти дикие псы понимают только силу, уважают только жестокость.

Первым от общего имени заговорил Хендрик. Они все получили хороший урок.

– Прикончить его?

– Нет. Оставьте ему лошадь. – Лотар отвернулся. – Когда очнется, пойдет за нами. Или отправится в ад, где ему самое место. – Он сел на свою лошадь и, не глядя во ввалившиеся глаза потрясенного сына, повысил голос: – Ладно. Поехали.

Он ехал на длинных стременах, как ездят буры, удобно пригнувшись в седле. С одной стороны от него поехал Хендрик, с другой – Манфред.

Лотар был взбудоражен: адреналин от насилия дурманил его, а впереди ждала пустыня. Захватив лошадей, он преступил закон; теперь он снова преступник, свободный от социальных ограничений. Он чувствовал, что дух его воспаряет к небу, как охотящийся сокол.

– Клянусь Господом, я почти забыл, каково это – ехать в седле с оружием в руках.

– Мы снова люди, – согласился Хендрик и, наклонившись в седле, обнял Манфреда. – Ты тоже. Твоему отцу было столько же, сколько сейчас тебе, когда мы с ним впервые отправились на войну. Теперь нам снова предстоит война. А ты такой, каким был он.

И Манфред забыл только что виденное, гордый тем, что его включили в число воинов. Он прямее сел в седле и вздернул подбородок.

Лотар повернулся на северо-восток, к внутренним землям, где лежали просторы Калахари, и повел туда свой отряд.

Ночь они провели в глубоком ущелье, которое скрывало свет их небольшого костра. Часовой поднял их негромким свистом.

Скатав одеяла, схватив ружья, они растворились во тьме.

Заржали лошади. Из темноты показался Свинья Джон и спешился. С опухшим, покрытым синяками лицом он жалобно стоял у костра, как бродячий пес, ожидающий, что его прогонят. Остальные показались из темноты и, даже не поглядев на него, никак не показывая, что заметили его, снова завернулись в одеяла.

– Ложись по другую сторону костра от меня, – хрипло сказал Лотар. – От тебя несет бренди.

И Свинья Джон облегченно и благодарно переступил с ноги на ногу: его снова приняли в отряд.

На рассвете они снова сели на лошадей и исчезли в обширной, горячей пустоте пустыни.

* * *

Дорога к шахте Х’ани была, вероятно, самой разбитой дорогой в Южной Африке, и всякий раз, проезжая по ней, Сантэн обещала себе: «Мы обязательно приведем ее в порядок». Затем доктор Твентимен-Джонс сообщал ей о стоимости строительства сотен миль дороги в пустыне, возведения мостов через реки и прокладки проходов в горах, и к Сантэн возвращались здравый смысл и бережливость.

«В конце концов, на это уходит всего три дня, и мне редко приходится ездить по ней чаще трех раз в год. К тому же это настоящее приключение».

Телеграфная линия, связавшая шахту с Виндхуком, обошлась достаточно дорого. При предварительной оценке в пятьдесят фунтов эта линия встала в сто фунтов за каждую милю, и каждый раз, глядя на бесконечную цепь столбов у дороги, соединенных блестящим медным проводом, Сантэн негодовала. Мало что дорогие, эти столбы портили вид, разрушая впечатление первозданной уединенности, которое она так ценила, оказываясь в Калахари.

Она с тоской вспоминала, как в первые годы они спали на голой земле и носили с собой воду. Теперь для ночевок были станции, возведенные через равные промежутки: круглый африканский дом – рондавель – с тростниковой крышей, ветряная мельница, поднимающая воду из глубоких скважин, постоянно живущие на каждой станции слуги, которые держат запасных лошадей, готовят еду и горячие ванны; зимними ночами в очаге горит огонь, есть даже парафиновые холодильники, которые в свирепый летний зной дают лед для вечерней рюмки виски. Дорога была разбитой, и регулярное движение автоколонн под командованием Джерарда Фьюри проделало глубокие колеи в мягкой почве и разворотило переезды через сухие русла рек, а хуже всего то, что расстояние между шинами грузовиков «форд» было больше, чем у желтого «даймлера», и поэтому Сантэн приходилось одно колесо держать в колее, а второе подскакивало и прыгало на неровной середине дороги.

Вдобавок сейчас разгар лета, и жара угнетает. Коснувшись горячего металлического корпуса «даймлера», можно обжечься до волдырей, и приходится то и дело останавливаться, когда вода в радиаторе закипает, выбрасывая в воздух высокий столб пара. Кажется, само небо мерцает, как голубое пламя, и на далеких пустынных горизонтах дрожат сверкающие стеклянные водовороты миражей.