Власть меча - [15]

Сантэн вела «даймлер» решительно и быстро, не снижая скорости, с разбегу преодолевая даже разрытые участки; она управляла большой желтой машиной легкими прикосновениями к рулю, так что шины не проваливались и колеса не буксовали в песке.

Руль Сантэн держала как профессиональный водитель, откинувшись на спинку кожаного сиденья и выпрямив руки, глядя вперед и предвидя любые неожиданности раньше, чем доберется до трудного места; иногда она переключала скорость и поворачивала, чтобы уйти с сомнительных участков. Она презирала обычные предосторожности и никогда не брала с собой двух черных слуг, чтобы те в случае необходимости вытаскивали машину. Шаса ни разу не видел, чтобы мамина машина застряла – даже на самых трудных участках дороги от шахты.

Он сидел рядом с ней на переднем сиденье. На нем был старый, но чистый рабочий комбинезон из запасов фабрики. Грязная одежда, пропахшая рыбой и измазанная рвотой, лежала в багажнике «даймлера».

С начала поездки мать не сказала ни слова. Шаса украдкой поглядывал на нее, страшась ее накопленного гнева, не желая привлекать к себе внимание и в то же время не в состоянии не смотреть.

Она сняла шляпку, и ее густые черные волосы, коротко подстриженные в модном итонском стиле, развевал ветер. Они блестели, как промытый антрацит.

– Кто начал? – неожиданно спросила она, не отводя взгляда от дороги.

Шаса задумался.

– Не знаю. Я его ударил, но…

Он замолчал. Горло еще болело.

– И что же? – настаивала она.

– Все было как будто заранее предопределено. Мы посмотрели друг на друга и поняли, что будем драться. – Она молчала, и Шаса вяло закончил: – Он меня обозвал.

– Как?

– Не могу повторить. Грубо.

– Я спросила: как?

Говорила она спокойно и негромко, но он расслышал опасную хрипотцу.

– Он назвал меня сотпилем, – торопливо сказал Шаса. Он понизил голос и, устыдившись такого страшного оскорбления, отвернулся, поэтому не заметил, что Сантэн с трудом сдержала улыбку и чуть отвернулась, чтобы он не заметил веселье в ее взгляде.

– Я тебе говорил, что слово грубое, – виновато добавил он.

– И ты его ударил. А ведь он моложе тебя.

Шаса не знал, что он старше, но его не удивило, что мать это знала. Она знала все.

– Может, он и моложе, но он большой африкандерский бык; он по меньшей мере на два дюйма выше меня, – принялся защищаться Шаса.

Сантэн хотелось расспросить, как выглядит ее второй сын. Такой же светловолосый и красивый, как его отец? Какого цвета у него глаза? Но вместо этого она сказала:

– И он побил тебя.

– Я едва не победил, – возразил Шаса. – Закрыл ему глаз и пустил кровь. Я едва не победил.

– Едва не в счет, – ответила она. – В нашей семье нельзя «едва» не выигрывать. Мы просто выигрываем!

Он неловко заерзал и кашлянул, чтобы смягчить боль в горле.

– Нельзя выиграть, если противник больше и сильней тебя, – жалобно сказал Шаса.

– Тогда не дерись с ним на кулаках, – ответила она. – Не набрасывайся на него и не давай ему возможности засунуть дохлую рыбу тебе в глотку. – Шаса покраснел от унижения. – Жди своего шанса и сражайся своим оружием и на своих условиях. Сражайся только тогда, когда ты уверен в победе.

Он всесторонне обдумал ее слова.

– Так ты поступила с его отцом? – негромко спросил он, и Сантэн так поразила его проницательность, что она повернулась к нему, и «даймлер» начал подпрыгивать на колеях.

Сантэн быстро справилась с машиной и кивнула.

– Да. Именно так. Понимаешь, мы – Кортни. Нам не нужно махать кулаками. Наше оружие – власть, деньги и влияние. Никто не в состоянии победить нас на нашей земле.

Шаса молчал, усваивая ее слова, потом улыбнулся. Когда он улыбался, он делался очень красивым – красивее отца, и у Сантэн от любви сжалось сердце.

– Я это запомню, – сказал Шаса. – Когда мы с ним встретимся в следующий раз, я вспомню твои слова.

Никто из них не усомнился в том, что мальчики снова встретятся и, когда встретятся, вражда, начавшаяся сегодня, продолжится.

* * *

Ветер дул в сторону берега, и вонь гнилой рыбы была так сильна, что застревала в горле Лотара Деларея, вызывая рвоту.

Четыре траулера все еще стояли у причала, но их груз утратил серебряный блеск. Верхний слой рыбы под лучами солнца высох и стал темным, грязным; по рыбе ползали миллионы металлически-зеленых мух размером с осу. Рыба в трюмах раздавилась под собственной тяжестью, и трюмные насосы непрерывно выбрасывали струи вонючей коричневой крови и рыбьего жира, которые расплывались по воде залива, делая ее темной.

Весь день Лотар просидел у окна фабричной конторы. К окну выстроилась длинная очередь матросов и упаковщиков, которым предстояло заплатить. Лотар продал свой старый грузовик «паккард» и всю мебель из хибарки из рифленого железа, в которой жили они с Манфредом, – единственное, что не принадлежало компании и что нельзя было у него отобрать. Через несколько часов из Свакопмунда явился мелкий делец – точь-в-точь стервятник, чующий падаль – и заплатил Лотару малую часть истинной стоимости вещей.

– Сейчас депрессия, мистер Деларей, все продают, никто не покупает. Поверьте мне, я делаю это себе в убыток.

Вместе с деньгами, которые Лотар закопал в песчаном полу своего жилища, этого хватило, чтобы заплатить людям по два шиллинга за каждый фунт задержанного жалованья. Конечно, он мог и не платить – это была обязанность компании, – но ему это и в голову не пришло: они его люди.