Власть любопытства - [38]

И пусть головой я понимал, что Сириуса уже не вернуть, что я уже совсем не тот тринадцатилетний мальчик, хватающийся за надежду найти любящего взрослого, но было безумно жаль прошлого себя, которого уже не вернуть. Я продолжал меняться, становясь жестче и циничнее. Многое из того, что еще год или полтора назад меня могло восхитить и обескуражить, теперь вызывало только едкую ухмылку. Читая и сравнивая истории разных родов я видел, что люди способны на любую грязь и обман, лишь бы заполучить желаемое. Красивые светлые герои для одних были жестокими тиранами для других. Честные и справедливые, получив власть, гребли под себя, другие в неудержимом желании лучшего и замечательного будущего совершали ужасные вещи. Целые рода, деревни, города вырезались ради абстрактных идей. Потом все усиленно протоколировалось, вплоть до количества снятых метров человеческой кожи и сожалений о ее малом количестве из-за того, что в селении было слишком много детей. Все в итоге выставлялось освободительной войной, несущей добро и причиняющей всем справедливость в огромных количествах. И, конечно же, благодарные местные жители с непередаваемым удовольствием платили повышенную дань на содержание арми местному тэну или эрлу, занявшему место предшественника.

Мне все время хотелось бросить разбираться в этой зловонной яме и забыть навсегда, но я упорно читал различные хроники одного поколения, находя истину где-то посередине между восхвалением героев одним родом и абсурдной демонизацией этих же людей их противниками. Люди никогда ничего не делали просто так, если что-то происходило, всегда находились те, кому это было выгодно, а я лишь приоткрыл изнанку мира, поражаясь ее жестокостью. В любом случае мое исследование уверенно продвигалось вперед, и, хотя его конец пока лишь угадывался впереди, я был настроен очень оптимистично. Картина того, как образовалось современное общество волшебников, успешно складывалась у меня в голове. Пройдет не так много времени, и я буду готов обсудить свои выводы с Гермионой.

Тем временем приближался мой день рождения, а это значит, что скоро я увижу Рона и Джинни, перед которыми я еще должен извиниться. Еще я был практически уверен, что меня позовут провести остаток лета в Норе. Особого желания ехать в семейное гнездо Уизли я не испытывал, сейчас положение условной свободы меня более чем устраивало. Дамблдор больше не показывался, выбрав выжидательную позицию. Я был уверен, что окажись я в Норе под бдительным оком миссис Уизли, директор непременно станет на меня как-либо воздействовать и хорошо, если только разговорами. К тому же я вряд ли смогу продолжать свои занятия в окружении Рона и Джинни.

Была еще одна проблема, я совершенно не знал, кому из них я могу доверять и насколько. Со стороны Дамблдора было бы глупо не иметь агента влияния или хотя бы информатора в моем ближайшем окружении. Рассказывать Рону о своих соображениях я совершенно не собирался, пусть это и было для меня странно, мы с ним делились очень многим, но сейчас это было слишком опасно.

С такими мыслями я задумчиво сидел в удобном кожаном кресле в кабинете Ганнибала. Мы встречались еще несколько раз, обсуждая чаще всего мое прошлое, родителей, Сириуса, Рона, Гермиону, семейство Уизли, Луну, Невилла и, конечно, Дамблдора, один раз разговор зашел о Люпине. Я уважал и в разной степени ценил всех этих людей, но, как сказал Лектер, неверно расставил приоритеты. Сейчас я четко осознавал, что Гермиона мне гораздо дороже всех остальных, в то время, как Рон в некоторой степени упал в моих глазах. Стало понятно, что больше всего в людях я ценю, как ни странно, верность, причем не только в плане дружбы, но и верность собственному слову. Я по-новому посмотрел на Луну и Невилла, теперь я буду больше их ценить, а вот Уизли вызывали настороженность, но со своим отношением к ним я пока не разобрался до конца.

Вообще общаться с Лектером было очень интересно, он нестандартно, в моем понимании, реагировал на разные вещи, так, например, его заинтересовали физиологические и психологические изменения оборотней, а не сам факт их существования. Магический мир он рассматривал скорее, как закрытый социум, а не в качестве проявления магии. Я начинал понимать, что такие разговоры с Ганнибалом поддерживают меня в равной степени, как и общение с Гермионой и ее родителями. Анализируя наше с ним общение, я понимал, что питал к нему не только большое уважение, но во многом доверял ему, пусть это и было основано на рациональном знании о врачебной тайне.

Ганнибал сидел в соседнем кресле и не прерывал моих размышлений, зарисовывая что-то карандашом на плотной бумаге.

—Это мое маленькое хобби, — заметил мое внимание Лектер. — У Вас очень красивое симметричное лицо и я решил его зарисовать, пока Вы были погружены в себя, если Вы не против, конечно.

—Нет, конечно, нет, — рассеянно ответил я.

—О чем бы Вы хотели поговорить сегодня? Что Вас так сильно волнует, что Вы задумались на несколько минут?

—Пожалуй, сейчас меня больше всего волнует вопрос доверия к людям. Я запутался, не знаю кому могу, а кому не могу верить. Я уверен, что Гермиона, которая всегда рядом, не предаст мое доверие, по крайней мере, осознанно, а вот кому она сама больше верит, мне или Дамблдору, остается вопросом. А еще есть Рон, у которого свои недостатки, но он тоже хороший друг, и я совсем не знаю, на сколько ему верить. Есть еще хорошие и, наверно, честные люди, но я совсем не уверен, что смогу им доверить что-то важное.