Власть без славы. Книга 1 - [89]

— Денег мне не нужно, Джон. — Миссис Уэст наклонилась вперед и схватила сына за руку. — Джон! Почему ты не закроешь тотализатор и клуб? Почему не разгонишь всю шайку? Ведь я же так просила тебя!

Джон посмотрел матери в лицо, и его холодные серые глаза чуть потеплели.

— Я прошу тебя, Джон, ради меня, ради твоей родной матери. — Миссис Уэст показалось, что во взгляде сына промелькнуло что-то, напомнившее ей те далекие времена, когда она плакала в этой самой кухне оттого, что нечем было накормить семью, а Джон утешал ее: «Я вырасту большой и наживу много денег. Я буду заботиться о тебе, мама. Тебе будет хорошо».

— Устрой Арти на работу и не давай ему водиться с Диком Брэдли.

Джон Уэст выпрямился; взгляд его снова стал непроницаемым и бесстрастным.

— Так это тебя беспокоит? Ну что ж, поговори с Арти. Меня это не касается.

— С Арти говорить бесполезно. Ты отлично это знаешь, Джон.

— Все равно, мама, это не мое дело. Не разорваться же мне! И с какой стати я закрою тотализатор и клуб? Рабочие любят поиграть на скачках, и что же в этом плохого? Я же говорил тебе, не верь ты глупостям, мало ли что пишут в газетах. Это все вранье.

— Не все, Джон.

Джон Уэст вынул из кармана конверт и сунул его матери в руку.

— Возьми мама. Купишь себе что-нибудь — новое платье, что ли.

Миссис Уэст хотела было отказаться, но передумала. Какой смысл? Даже любовь-к родной матери выражалась у него в денежных знаках.

Неловкое молчание прервал голос Артура Уэста, донесшийся с переднего крыльца.

— Здравствуй, Барни! Как поживаешь?

Голос Робинсона ответил:

— Замерз, как блоха на дохлом белом медведе.

— Это Барни Робинсон? — спросила миссис Уэст.

— Да, он ждет меня в коляске.

— Позови его, Джон. Я напою вас чаем. Барни мне всегда нравился; я сто лет его не видала. Он, кажется, скоро уезжает в Америку?

— Да, скоро. Но сейчас нам некогда садиться чай пить, — ответил Джон Уэст.

Вошел Артур, снял пальто и шляпу и коротко бросил матери:

— Здравствуй.

— Ну, мне пора, — сказал Джон. Он надел шляпу и поспешно вышел из комнаты.

Он сел в коляску рядом с Робинсоном. Миссис Уэст, вышедшая на крыльцо, крикнула:

— Здравствуй, Барни.

— A-а, моя старая любовь, — отозвался Барни. — Как поживаете, миссис Уэст?

— Помаленьку.

— Я так и не дождался, когда вы разведетесь со своим стариком, — пошутил Барни. — Вот и пришлось взять другую. Моя Флорри недурна, а все-таки не то, что старая любовь!

Миссис Уэст засмеялась. Джон Уэст крикнул из темноты:

— Иди, иди домой, мама, простудишься.

Когда послышался стук копыт по мостовой, старуха, держась за стены, вернулась на кухню. Джо встал, помог матери устроиться в кресле, снова сел и начал мешать огонь в очаге.

Артур молча поглаживал седые усы. Миссис Уэст с минуту напряженно всматривалась в его лицо, потом сказала:

— Артур, прошу тебя, не водись ты с Брэдли.

Он поднял голову и загоревшимся взглядом посмотрел на мать.

— Дик Брэдли заботился обо мне в тюрьме, — сказал он. — Он мой лучший друг, и я не брошу его.

Старуха отвела глаза от лица сына и снова принялась за вязанье. Комок подступил ей к горлу, она еле удерживалась от слез.

Сыновья посидели недолго. Джо сказал, что беспокоится, не заболел ли ребенок, и Арти ушел вместе с братом.

Миссис Уэст, опустив вязанье на колени, долго смотрела в огонь. Потом она горько-горько заплакала, как плачет человек, хороня свою последнюю надежду.

Джон Уэст и Барни Робинсон подъехали к дому Боба Скотта, недавно снова избранного в парламент штата Виктория.

Когда гости расположились в гостиной, Джон Уэст спросил хозяина:

— Вы уже говорили с Эштоном?

— Говорил, но только он не согласен.

Боб Скотт, приземистый курчавый молодой человек довольно приятной наружности, был чрезвычайно энергичен и обладал незаурядным даром красноречия. Невежда, демагог, игрок и карьерист, он как нельзя лучше подходил к уготованной ему роли — служить рекламой для «демократических убеждений» Джона Уэста и его «беззаветной любви» к рабочим.

— Видите ли, дело довольно сложное, — продолжал Боб. — Лейбористы будут голосовать против пересмотра закона об азартных играх, потому что новый законопроект защищает интересы имущих классов, в частности интересы Скакового клуба. Но что касается вашего плана, я сомневаюсь в его успехе. Пока что я завербовал только шесть человек; ну для начала этого хватит. Мы назовем нашу организацию партией «христианских социалистов» — такая была когда-то в Мельбурне. В воскресенье мы созовем митинг в театре «Бижу». Я заказал знамя — на зеленом фоне белая карта Австралии. Мы будем агитировать за «белую Австралию» и прочее. Будем нападать на Джоггинса, скажем, что он бездельник и не мешало бы ему поработать. И уж если искоренять азарт, то нужно начинать со Скакового клуба штата Виктория.

— Отлично. Мне нужна эта организация только для того, чтобы показать, что социалисты и лейбористы против Джоггинса. Старайтесь, старайтесь, я в долгу не останусь.

— А резолюцию собрания вы заготовили?

— Да. Она с тобой, Барни?

— Со мной. Сейчас прочту вам.

Барни вытащил из кармана сложенный лист бумаги и торжественно начал читать:

— «По мнению почтенного собрания свободных и богобоязненных граждан, гнусавые ханжи и святоши, которые поносят бедняка и призывают на его голову божью кару только за то, что он в кои-то веки поставит шиллинг на лошадку, а сами пресмыкаются перед раззолоченными биржевиками и плутами из Скакового клуба штата Виктория, являются постоянной угрозой порядку, покою, прогрессу и процветанию…»