Власов против Сталина. Трагедия Русской освободительной армии, 1944–1945 - [28]

В целом как с русской, так и с немецкой стороны подтверждается «действительно хорошая дисциплина» в дивизии, причем, как позже подчеркивал майор штаба Швеннингер, шеф германской команды связи, – дисциплина, основанная не на страхе наказания, а на понимании [143]. Рядовые слушались слов своих офицеров, а те могли быть уверены в своих подчиненных, ведь, в конечном итоге, все, от генерала до последнего солдата, имели только «одну цель, одно стремление, одного врага и одну судьбу». Убежденные, что от внутренней сплоченности и боеготовности может зависеть и способность к отстаиванию собственных интересов в «любой ситуации», все военнослужащие дивизии чувствовали связь друг с другом. И хотя лишь меньшинство принадлежало к политически активным силам, дивизия могла считаться надежной даже в условиях 1945 года. Подавляющее большинство солдат, по словам Швеннингера, было готово «сражаться против Сталина и его системы […] пока существовала хоть какая-то слабая надежда на конечный успех». Это, однако, не исключало, что имелось и меньшинство неустойчивых и колеблющихся элементов, которые в кризисные моменты легко могли попасть под влияние вражеских агентов. Действительно, уже в Мюнзингене не раз «предпринимались акции против разоблаченных советских шпионов». А единственный подлинный случай заговора был заблаговременно раскрыт офицером контрразведки капитаном Ольховиком совместно с другими русскими офицерами, что свидетельствует как о лояльной принципиальной позиции солдат, так и о хорошо функционировавшей системе наблюдения в дивизии [144]. В 4-м дивизионе артиллерийского полка в конце марта 1945 г. на Одерском фронте состоялось тайное собрание, где в присутствии командира дивизиона обсуждался план сдачи дивизии Красной Армии после убийства неугодных офицеров, что имело место кое-где в восточных частях еще в 1943 г. По приказу командира дивизии ряд заговорщиков был арестован и допрошен, некоторые из них, по-видимому, избиты, но под военный суд никого не отдали. К удивлению германской команды связи и некоторых русских, Буняченко после ухода с Одерского фронта выпустил арестованных на свободу. Они затем отблагодарили его за это снисхождение, когда в Праге при первом удобном случае перешли на сторону красных.

Если 1-я дивизия РОА, несмотря на некоторые инциденты, в целом может быть охарактеризована как дисциплинированная, боеспособная и надежная, то последнее было верно только с существенной оговоркой: надежной она была лишь в духе идей Русского освободительного движения генерала Власова, но не как орудие германского командования. Майор Швеннингер на основе своего опыта сформулировал это так: «Каждый из русских имел какое-либо основание ненавидеть советскую систему (депортация или осуждение близких, личные кризисы в результате доносов, более или менее глубокое вмешательство системы и ее подручных в жизнь индивида и т. д.). Создание новой государственности на иных основах представлялось желательным всем» [145]. Но почти все в какой-то форме пострадали и от обращения со стороны немцев. Личные или политические предрассудки имели глубокие корни и приводили, как видно и из уже процитированного секретного доклада, к антинемецкой принципиальной позиции, из которой легко могли развиться осложнения. Командование дивизии, очень хорошо осознававшее это настроение, делало все, чтобы предотвратить возможные злоупотребления. Это относилось особенно к тому периоду, когда дивизия, направляясь на Одерский фронт, неизбежно вступала в более тесные контакты с гражданским населением. Генерал-майор Буняченко предупреждал своих солдат в строгих приказах против любого конфликта с немецким населением [146]. И действительно, злоупотребления на марше через всю Южную Германию, которого озабоченно ожидала германская команда связи, наблюдались в рамках, обычных и для немецких частей, и состояли в основном лишь в конфискации зерна для кормления лошадей и т. п. Отношение русских солдат к немецкому населению было временами дружелюбным и способствовало лучшему взаимному пониманию.

И на Одерском фронте, а затем на марше с Одера в Богемию в апреле, несмотря на возрастающую напряженность в отношениях с немецкими командными инстанциями, имели место лишь немногие осложнения с населением и местными властями. В этом случае командиры частей предпочитали действовать строго. Однажды перед уходом из Шнееберга [ныне Снежник, Чехия. – Прим. пер.] собрался даже военный суд, приговоривший к расстрелу солдата артиллерийского полка за систематические акты насилия. Высокая мораль и дисциплина, которые в целом приписывались власовским солдатам, сохранились буквально до последнего дня [147]. Это проявилось в неизменной сплоченности даже в тот момент, когда дивизия была уже почти раздавлена под Шлюссельбергом [ныне Льнарже, Чехия. – Прим. пер.] советскими танковыми частями. Только по прямому приказу офицеров 12 мая 1945 г. части стали распадаться. Лишь в этот час солдат и охватили паника и отчаяние.

Формирование 1-й дивизии РОА, начавшееся около 10 ноября 1944 г., было завершено в первые дни марта 1945 г. За это время произошла официальная передача этой и создаваемой 2-й дивизии РОА генералу Власову. Торжественная церемония в Мюнзингене еще раз символично подтвердила [148], что с этого момента РОА считалась союзной вооруженной силой. Уже размещение прибывающих немецких и русских гостей, среди которых были генерал-майоры Трухин и Ассберг, в самом лагере и в отеле «Гардт» производилось на началах равноправия, в соответствии со званием. 10 февраля 1945 г., в день передачи, командир дивизии отдал рапорт о построении частей на парадном плацу генералу добровольческих частей в ОКХ, генералу кавалерии Кёстрингу. После этого Кёстринг, Власов, начальник штаба формирования полковник Герре и генерал-майор Буняченко обошли строй. Далее Кёстринг передал «600-ю и 650-ю русские пехотные дивизии» генералу Власову, произнеся речь, завершенную возгласом «ура» в честь «главнокомандующего Вооруженными силами Комитета освобождения народов России». В этот момент на втором флагштоке, рядом с военным штандартом рейха, был поднят русский национальный флаг, одновременно появившийся и над всеми жилыми зданиями. Прозвучал русский гимн «Коль славен» на музыку «Ich bete an die Macht der Liebe» («Я поклоняюсь силе любви») [149]. Затем Власов официально принял дивизию речью, в которой он еще раз коротко очертил цели «нашей священной борьбы». После звуков национальных гимнов последовало вручение орденов и полевое богослужение. Наконец, колонны 1-й дивизии, согласно русскому распорядку, около двух часов маршировали мимо почетной трибуны, обитой свежей хвоей, с двумя полевыми гаубицами по бокам, а главнокомандующий, по русскому обычаяю, приветствовал их возгласами: «Вперед, ребята!», «Браво, сынки!» Власов, вопреки программе, не стал произносить «ура» в честь Гитлера, как верховного главнокомандующего вермахтом, и вместо этого, как упоминалось, лишь высказал здравицы в честь «дружбы немецкого и русского народов» и «солдат и офицеров русской армии». В то время как для гостей день завершился большим банкетом в зале офицерского казино, украшенном в русские цвета, войска частично принялись по своей инициативе снимать с униформы германского орла.