— Ну, колдуна так просто не перехитришь, — рассеянно отвечал им Поэт. — А дракон — зачем же? С больной ногою на гору подняться — это вам не дракона убить, это потруднее будет… — он взял свой зонтик и пошел по улице, выводящей за город, в лес.
Поэт шел и размышлял о том, что сам, как хромоножка, всю жизнь ищет яблочко человеческой души, но его дорога куда длиннее и безнадежнее. Он стал вспоминать свою жизнь — и оказалось, что вспоминать почти нечего, кроме того короткого времени, когда в мире была весна, и у весны было имя — Ладица. Вообще-то Поэт старался не вспоминать дочь торговца-суконщика, но такой уж нынче печальный выдался день. Она казалась Поэту ожившим солнечным зайчиком, воплотившимся щебетом певчих птиц, остановленным на разбеге ласковым ветерком. Только она умела так веселиться, дразнить его и проказничать, бегая по весеннему лесу, куда он теперь направлялся. Да разве найдешь теперь тот весенний лес? Поэт шел, глядя на голые ветки с редкими желтыми и багровыми листьями, мокрыми и дрожащими, и понимал, что это все — навсегда, до конца жизни, и ничего другого уже не будет. А началось-то все — с одного мгновенья, когда Ладица вдруг сказала, что скоро выходит замуж. Уж потом он узнал, что отец пристроил ее за сына богатого торговца из Захребетья, пристроил ради выгоды, дабы укрепить деловые связи. И с ее согласия, как позже выяснилось. Но в тот момент! Поэт подумал тогда, что мир не стоит и малейшего усилия души, потому что несправедлив…
Он уходил, задумавшись, дальше и дальше, и пришел к темной от старости и дождя деревянной избушке. Дождь между тем припустил сильнее и Поэт решил постучаться, чтобы переждать непогоду. Ему отворила древняя старуха, глядевшая подозрительно и темно из-под седых бровей, но Поэт вежливо ей сказал:
— Долгих лет, бабушка! Пусти ненадолго дождь переждать.
Старуха повернулась и ушла, оставив дверь открытой. Поэт понял это как приглашение. Он подсел к столу, а старуха принялась греметь посудой, шарудить в печи кочергою, чего-то куда-то переливать. В результате всех этих действий перед Поэтом на столе оказался горячий чай, которому он весьма обрадовался. Старуха и сама присела, дуя в кружку, а отхлебнув, завела разговор:
— Чего ж ты, милок, по лесу ходишь в такую погоду?
— Погулять пошел, бабушка, да задумался — на душе смутно.
— То-то, смутно… Жена, небось, дома сидит?
— Нет у меня жены, бабушка.
— Что ж так?
— Да вот так… Не вышло.
— А бывает… — старуха согласно кивнула. — Ну ничего, ты еще молодой, найдешь.
— Ничего я не буду искать. Устал. Надоело.
— Это ты зря, — бабка прищурилась на него темным взглядом. — Радости в жизни и так немного дается — чего ж самому лишаться?
Поэт усмехнулся горько:
— Была бы радость…
— А как же не радость? Без любви человеку нельзя. Я вон, куда как стара, все пережила, а и то иной раз тоска берет.
— Так и завела бы себе старика, — Поэту стало забавно.
Но старуха посмотрела строго и без улыбки:
— А ты не шути. Жизнь одна всего, и кто шутит с ней — тот наплачется.
— Да я и не шучу, — Поэт опустил глаза от неловкости.
— То-то, не шутишь… И кто ищет сам не знает чего — тому тоже жизнь не простит. Ты из таких, я вижу.
— Почему? — разговор становился интересным.
— А потому. «Устал», «надоело» — передразнила его старуха. — Что ты в жизни-то видел?
— Ну… — Поэт пожал плечами.
— Во-во, — подхватила старуха. — Годов, вроде, много, а вспомнить нечего. — Поэт поразился: старуха высказала его собственную мысль. Он подумал, как бы ей возразить, но ничего не придумал, а старуха продолжала: — Настоящая жизнь усталости не знает, а чтоб надоела — так это смешно…
— Правильно говоришь, бабуся, — сдался Поэт, — но бывают в жизни такие занозы, что никак не вытащишь — и саднят, и ноют.
— Это что ж за занозы такие? — бабка посмотрела на него зорко. — Не иначе — вертихвостка какая-нибудь.
— Да-а, — задумчиво протянул Поэт. И начал неожиданно для себя самого: — Вот здесь это было, в этом лесу, неподалеку…
Он рассказал старухе, какая была весна, и что у весны было имя, и как хорошо было им вдвоем в весеннем лесу. Рассказал и про то, чем закончилась та весна — женитьбою сына богатого торговца из Захребетья. Вот и выпала на жизнь Поэту заноза…
Старуха выслушала внимательно, и сказала вдруг:
— Потерял ты свою весну, милок. Проморгал. Прохлопал. Кто ж тебе виноват?
— Да я никого и не виню, — махнул рукою Поэт.
— А без весны человеку трудно прожить… — старуха задумалась. — Вернуть тебе ее надо.
— Да как же ее вернешь?
— Ту не вернешь, до другой дожить надо.
— Да я уже и не помню почти, какая она — весна. Так, смутное что-то. И не верится, что со мной это было…
— Вот я тебе и помогу вспомнить. — Старуха встала, выглянула за дверь. — Дождь-то перестал. А ну, вставай, милок. Пойдем со мною.
Поэт опасливо вышел, не представляя, как собирается ему помочь эта странная старуха. Но она поманила его рукой:
— Пойдем, пойдем! Не бойся!
Она повела его за избушку, к маленькому овражку, и указала рукой:
— Во-он, видишь — тропинка начинается?
Поэт пригляделся. Верно: на другой стороне овражка начиналась узенькая тропинка.
— Иди этой тропкой, придешь к маленькому родничку, вокруг которого трава зеленая. Ты ее узнаешь, невысокая такая, листочки резные. Это обман-трава. Съешь два-три листочка — весну свою вспомнишь. Но потом забудь к родничку дорогу. С одного раза ничего плохого не будет, а больше нельзя — пристрастишься. Запомнил? — Поэт кивнул. — Ну, иди тогда.
