Владыка темной стороны - [9]

Вас интересует, как я этого добиваюсь. У меня есть сила, и немалая. Я могу повелевать умами. Я властвую над скопищем черни. Я всюду, где затевают злое дело. Я был с гуннами, когда они превратили в развалины пол-Европы. Я был с сарацинами, когда они именем веры подняли на клинки всех непокорных. Я вышел из дому в Варфоломеевскую ночь. Я поощрял работорговлю. Это мой шепоток обернулся кострами для десятков тысяч сморщенных старух, которых дурачье именовало ведьмами. Это я в образе закопченного верзилы вел парижскую чернь по залитым кровью улицам. Славные были времена, но не сравнишь с недавними в России. Вот оттуда я сейчас и явился. И я подзабыл об этом гнезде морских крыс, возящихся в грязи и берегущих жалкие остатки искусств и легенд той великой страны, где жизнь цвела как нигде и никогда. Это вы напомнили мне о них, ибо мой старинный дом соединен колебательной связью, о которой ваша наука ничего не знает, с человеком, который его построил и любит. Я узнал, что сюда вошли чужие; мною интересуются, и вот я здесь. А раз я здесь, впервые за тысячу лет здесь, то вспомнилось и о том народце. Хватит ему тут прозябать. Пора и честь знать. Они тут засели по воле человека, который всю свою жизнь бросал мне вызов и построил это убежище от катастрофы, поглотившей все, кроме этого народца и меня. Его мудрость спасла их так же, как моя меня. Но нынче моя сила сокрушит тех, кого он спас,— и конец всей этой истории.

Он пошарил рукой на груди и извлек оттуда исписанный лист.

— Вручите это вожаку водяных крыс,— сказал он.— Сожалею, джентльмены, что вам придется разделить их судьбу, но, поскольку вы и есть первопричина их злосчастия, это, в конце концов, справедливо и не более того. Вскоре увидимся. Тем временем настоятельно рекомендую подробно осмотреть эти картины и изваяния, вы получите некоторое представление о том, на какую высоту я поднял Атлантиду в дни своего правления. Здесь вы найдете запечатленными нравы и обычаи, которые я внушил ее народу. Жизнь очень разнообразна, очень многоцветна, в высшей степени многогранна. В нынешние серенькие денечки это назвали бы разнузданностью. Ну, что ж, зовите, как угодно, я ее поощрял, я участвовал в ней и не испытываю сожалений. Приди вновь мое время, я совершил бы то же самое и даже большее, но только не посягнул бы на дар бессмертия. Вард, которого я проклинаю, которого мне следовало убить до того, как он усилился настолько, что восстановил народ против меня, в этом оказался умнее. Он все еще посещает землю, но как дух—не как человек. А теперь разрешите удалиться, друзья мои. Вы явились сюда из любопытства. Могу надеяться, оно полностью удовлетворено.

А затем мы увидели, как он исчезает. Да, он пропал прямо на наших глазах. Но не сразу. Он подался вперед от колонны, о которую опирался. Очертания его великолепной, нависающей над нами фигуры как бы затуманились. Глаза пригасли, черты стали смутны. И вдруг он обратился в темный вихрь, взметнувшийся сквозь недвижную воду к сводам этого леденящего кровь зала. Его уже не было, а мы все еще не могли двинуться с места, взирая друг на друга и дивясь неисповедимости путей, пролагаемых жизнью.

Мы не задержались в этом ужасном дворце. Мешкать там было небезопасно. И впрямь — я сковырнул с плеча Билла Сканлэна одного из этих ядовитых пурпурных слизней, а меня самого коварно подстерег и больно ужалил в руку крупный желтый пластинчатожаберный. На ходу я бросил последний взгляд на леденящие кровь барельефы на стенах, дело рук самого сатаны, и мы беглым шагом вышли в сумрачный коридор, проклиная день, когда возымели глупость войти сюда. Впрямь облегчением было вновь оказаться на фосфоресцирующем свету детритной равнины, в полупрозрачной для взора среде. Не прошло и часа, как мы снова оказались дома. Сняв шлемы, мы собралась на совещание у себя в комнате. Профессор и я были слишком ошеломлены случившимся, мы тщетно искали слова, способные выразить обуревавшие нас мысли. И только неуемная жизнестойкость Билла Сканлэна не знала преград.

— Как бог свят, гадство! — заявил он.— В натуре, бенц. Тоже мне, строит из себя, собака. Ему бы-—дырку пять восьмых в заборе просадил, и клей фраеров на свою мазню, лепню, халтуру. Вопрос, как ему хвост прижать.

Доктор Маракот погрузился в думы. Затем он вызвал звонком служку в желтой хламиде.

— Манд,— произнес он.

Не прошло и минуты, как наш друг оказался в комнате. Маракот вручил ему роковое послание.

В жизни мне не приходилось сталкиваться с поступком, более достойным восхищения, чем поведение Манда в эти минуты. Своим непростительным любопытством мы навлекли смертельную угрозу на его племя и на него самого,— мы, чужестранцы, которых он спас из совершенно безнадежного положения. И все же, хотя он побледнел, как смерть, читая послание, и тени упрека не было в его скорбных карих глазах, обратившихся к нам. «Ваал-Сийп, Ваал-Сийп!» — воскликнул он и судорожным жестом прижал пальцы к векам, словно изгоняя из-под них ужасное виденье. И выбежал вон, как человек, сраженный горем, по всей видимости, спеша прочесть роковое послание всему сообществу. Через несколько минут раздался удар в большой гонг, созывающий всех на сходку в центральный зал.