Владыка Нила - [2]

– Пожалуйста, не тревожься обо мне, отец! – взмолилась Даная, пытаясь сдержать слезы. – Я не хочу, чтобы ты беспокоился о моем будущем!

– Даная! Мне не дает покоя мысль, сможешь ли ты простить меня, когда узнаешь то, что я скрывал от тебя все эти годы! В то время мне казалось правильным держать секрет твоей матери в тайне. – В отчаянии он простер к ней руки. – Но теперь…

Даная нахмурилась.

– Тебе нет нужды сообщать мне, что моя мать не была египтянкой, – я уже знаю это. Как-то я подслушала твой разговор с Минух. Ты говорил, что мама назвала меня именем своей греческой матери. Я сама заметила, что моя кожа светлее, чем у чистокровных египтян.

– Это, конечно, правда, – неохотно признал он. – Но не об этом я собираюсь тебе рассказать. Ступай к большому сундуку в том углу и принеси мне маленькую украшенную драгоценными камнями шкатулку, которую найдешь внутри.

Даная выполнила просьбу отца и снова опустилась на скамейку, поглаживая пальцами шкатулку, обтянутую зеленым шелком и отделанную редкой зеленой бирюзой.

– Раньше я не видела ее, отец.

Старик закрыл глаза, ожидая, когда пройдет приступ головокружения.

– Открой ее и достань то, что в ней лежит.

Даная откинула крышку и задохнулась от неожиданности, извлекая на свет золотую цепочку с подвеской в форме свернувшейся кобры. Никогда прежде не видела она такого большого изумруда, как тот, что был вставлен в глаз змеи. Даная посмотрела на отца и спросила.

– Кобра – это царский символ. Ее пожаловал тебе великий царь Птолемей, когда назначил придворным дрессировщиком животных?

– Это не моя вещь. Раньше она принадлежав твоей матери, а теперь тебе. Надень ее на шею и никогда не снимай! Но только соблюдай осторожность… прикрывай ее от любопытных глаз.

Озадаченная Даная застегнула на шее цепь, и тяжелая кобра скользнула между ее грудей. Девушка встретила встревоженный взгляд отца, и внутреннее чутье подсказало ей, что он собирается сообщить что-то такое, о чем ей лучше не знать.

– Не нужно больше ничего говорить!

Мицерин взял ее руку, но тут новый приступ боли настиг его. Задыхаясь, он подождал, пока боль немного отпустит, затем снова заговорил:

– Я позволял тебе считать меня своим отцом и этим ввел тебя в заблуждение.

В душе Данаи нарастало беспокойство.

– Но ведь ты и есть мой отец.

После продолжительного молчания Мицерин медленно покачал головой.

– Нет, ты не дитя моей плоти, хотя всегда была дочерью моей души. Держи это про себя и постарайся не судить меня слишком строго.

Потребовалось время, чтобы Даная вновь обрела дар речи, и когда она заговорила, ее голос прозвучал чуть-чуть громче шепота:

– Разве я не твоя дочь?

– Слушай внимательно и постарайся простить меня. В тот год, когда умер мой отец, оставив меня владельцем этого поместья и земель, мне было всего девятнадцать лет – лишь на два года больше, чем теперь тебе.

Однажды мне потребовалось отправиться вниз по Нилу, в Александрию, чтобы купить рабов для работы на полях. Ведь приближалось время сбора урожая. Мне еще никогда не приходилось бывать так далеко от дома без отца, поэтому меня так манили соблазны большого города.

Даная почувствовала себя хрупким листком папируса, который слишком долго держали на солнце при сушке. Она с трудом держалась, чтобы не лишиться чувств от охватившей ее острой боли. Отец моргнул, и Даная увидела, как в глубине его глаз блеснули слезы.

– Не нужно ничего мне рассказывать, раз это так для тебя тяжело!

Мицерин слегка приподнял немощную руку, призывая девушку к молчанию.

– Народу на рынке было немного, потому что до базарного дня оставалось еще двое суток. Я купил пятерых рабов и уже собирался уходить, когда заметил съежившуюся в тени женскую фигурку. Я попросил работорговца вывести ее на свет, чтобы получше разглядеть. Когда он вывел ее вперед и сдернул с нее грязное покрывало, я увидел перед собой самую прекрасную женщину из всех, которых когда-либо встречал, и сильно испуганную. Вскоре я понял, почему работорговец не решился выставить ее вместе с другими: она ждала ребенка. Как ты понимаешь, не всякий станет покупать женщину, которой вскоре предстоит рожать, потому что плату берут двойную – за рабыню и за еще не рожденного младенца. А ведь рабыни очень часто умирают при родах, что и случилось с моей прекрасной Иланой.

Даная почувствовала, будто невидимая рука сжала ей сердце. Потребовалось время, чтобы она смогла перевести дух. Все ее представления оказались ложными. Человек, которого она любила как отца, на самом деле вовсе им не был. А мать ее была рабыней!

Глаза Мицерина внезапно прояснились, словно боль немного отпустила его.

– В то самое мгновение, когда твоя мать посмотрела на меня, и я заглянул в ее печальные глаза, меня поразило такое сильное чувство, что я должен был опереться о стену, чтобы устоять на ногах. Если бы работорговец догадался, что я на все готов ради Иланы, он запросил бы неимоверную цену, и я бы ему заплатил. Я привез ее домой и сделал своей любимой женой. Хотя она была нежна со мной, я всегда знал, что сердце ее принадлежит другому. Но меня это не волновало, потому что я любил ее и хотел, чтобы она была счастлива. Только совсем скоро мне пришлось, сжимая ее в объятиях, увидеть, как она уходит из жизни. – Он снова обратился к Данае: – Но частица моей Иланы всегда оставалась со мной, потому что у меня была ты. Ты явилась для меня драгоценнейшим даром, и я часто благодарил богов за такую дочь.