Владыка мира - [99]

При мысли о Джод-бай Салим сжал зубы. Она так долго ждала этого ребенка, что необходимость всецело предоставить его чужим заботам причинит ей ужасную боль. Это Рухия-Бегум будет подбирать для Хуррама кормилиц. И Рухия-Бегум будет каждый день наблюдать, как он растет…

Как только торжественный пир был окончен, Салим побежал искать в гареме Джод-бай. Ее глаза были красны от слез, но она не билась в рыданиях, как сделала бы Ман-бай, если бы у той отобрали новорожденного Хусрава. Она тихо сидела на желтом парчовом диване, сжав руки. Салим наклонился и поцеловал ее.

– Прости. Я не знал, что задумал отец.

Джод-бай немного помолчала. Когда она заговорила, голос ее был спокоен:

– И ведь взамен он одарил меня…

Расцепив руки, она показала то, что сжимала в них, – великолепное золотое ожерелье со сверкающими рубинами и крупным жемчугом. Целые армии сражались и за меньшее.

– Оно прекрасно, но я бы предпочла, чтобы падишах оставил мне сына.

Женщина пропустила яркое ожерелье сквозь пальцы, уронив его на ковер цвета индиго себе под ноги, где оно свернулось украшенной драгоценными камнями змейкой.

– Обещаю тебе, что однажды найду способ отомстить за тебя – и за Хуррама. Он не будет всецело принадлежать только лишь деду, и связь между матерью и сыном всегда будет сильна, независимо от обстоятельств.

Кому это знать, как не ему, думал Салим. Перед его мысленным взором возникло гордое лицо Хирабай, которое смягчалось лишь в присутствии ее сына.

– Неужели ничего нельзя сделать? – спросила Джод-бай, затем тряхнула головой, словно споря сама с собой. – Конечно, нет. Твой отец – падишах, и то, что он пожелал воспитывать нашего сына, – большая честь для нас. Я не должна жаловаться.

Горе странно преобразило ее округлое личико, обычно сияющее от радости. Салим почувствовал, как слезы защипали и его глаза. Ему было жаль ее и досадно от собственной беспомощности. Но вместе с тем он понял, что нужно делать. Скрой свои чувства, сказал он себе, будь терпелив. Твое время настанет… Ты будешь править.

Но чем больше Салим впоследствии размышлял над этими словами, тем меньше сам в них верил. Все это напоминало больше беспомощность, чем терпение. Каждый день он должен был жить со знанием, что совершенно ничего не может сделать. Он полностью зависел от Акбара, восхищение и интерес которого к внуку нисколько не ослабли. Салим знал, что должен радоваться, что его отец так любит Хуррама… то, что он не должен испытывать досады от того, что отец никогда не относился так к нему самому. Но это было тяжело. И так же тяжело было смотреть на Хуррама, когда его изредка приносили к Джод-бай. Он извивался в ее руках, которых не знал, и плакал, требуя вернуться к кормилице, которую назначила Рухия-Бегум. Джод-бай пыталась не показывать своего горя, но оно никогда не покидало ее, Салим был уверен. Все время мыслями он возвращался к Абуль Фазлу, который, конечно, приложил руку ко всему, что разбило его надежды.

– Светлейший, твой приход – большая честь для меня. Я как раз делал записи об отъезде повелителя в Агру, где он осматривает работы по восстановлению крепости.

Абуль Фазл встал, когда Салима провели в его палату. Его мясистое лицо было озарено вежливой улыбкой, но маленькие глазки смотрели настороженно.

– Я удивлен, что ты не поехал с ним.

– Повелитель будет отсутствовать почти два месяца. Он хотел, чтобы я оставался в Лахоре и мог сообщать ему о происходящем здесь, если понадобится.

Абуль Фазл говорил спокойно и уверенно, и этот уверенный тон вкупе с неизменной улыбкой всегда останавливали Салима. Но сейчас он был полон решимости говорить начистоту.

– Я только что узнал, что мой брат Мурад назначен наместником Мальвы и Гуджарата.

– Совершенно верно, светлейший. Он покинет Лахор и через месяц займет свою новую должность.

– Эту должность я просил у отца для себя. Он сказал мне, что подумает об этом. Что произошло?

Абуль Фазл развел руками.

– Этот вопрос лучше всего задать повелителю. Ведь, как тебе хорошо известно, наместников он назначает сам.

– Я не могу спросить его. Как видишь, его здесь нет. Вот почему я спрашиваю тебя. Ты – его глаза и уши. Я‑то думал, ты в курсе всех дел…

Салим сказал это небрежно. Но он видел, как Абуль Фазл безуспешно борется с собственным тщеславием. Ему было так досадно притворяться, что он не знает о происходящем, что летописец, похоже, был готов уступить, не особенно сопротивляясь. Его серьезное лицо вдруг расплылось в улыбке.

– Я могу сказать лишь, что повелитель посчитал принца Мурада более подходящим для этой должности.

– Более подходящим, чем я? Если верить все более и более красочным слухам, которые ходят при дворе, Мурад часто напивается так, что на ногах не может стоять без посторонней помощи.

– Светлейший, я уверен, что ты тоже стал бы прекрасным наместником, – уклончиво ответил Абуль Фазл.

– Отец спрашивал твоего совета относительно этого назначения?

Летописец после некоторого колебания ответил:

– Как я уже сказал, повелитель принимает такие решения сам. Моя задача – просто сделать запись об этом.

– Я тебе не верю.

– Светлейший?..

Абуль Фазл был по-настоящему потрясен. Салиму вдруг пришло в голову, что за многие годы, пока летописец служил его отцу, они почти никогда не говорили с ним с глазу на глаз. Зная, что Акбар далек от дворцовых сплетен, принц еще больше укреплялся в своей убежденности и продолжал возвращаться к началу разговора, причиной которого стало не столько недовольство по поводу упущенной должности наместника, сколько копившиеся годами негодование и подозрения, которые сейчас подстегивали его.