Владыка мира - [130]

Акбар и Салим сидели по обе стороны от низкой кровати, на которой она лежала, и прощались с ней. С булькающими хрипами в груди Хамида шепотом напутствовала их любить друг друга точно так же, как она любила их обоих, – если не ради нее, то ради блага династии. Они сцепили ладони в рукопожатии, наклонившись друг к другу над ее сухим телом, как она и просила.

Вскоре после того, как свет полумесяца пролился в окно и мягкий бриз колыхнул легкие занавески, Хамида умерла. Ее последние слова были: «Я иду сквозь звезды, чтобы соединиться с тобой в раю, Хумаюн».

Что сейчас, должно быть, творится с отцом, думал Салим, едва сдерживая собственные чувства. Акбар должен острее осознавать скоротечность своей жизни после того, как несколькими месяцами ранее умерла Гульбадан, а теперь – Хамида. Он остался самым старшим в роду, а также – как и в многие прежние годы – его главой. Он потерял мать, которая любила и защищала его во младенчестве, когда в Умаркоте после безвременной кончины его отца грозил вспыхнуть мятеж. Хамида любила Акбара безо всяких условий, и Салим любил ее так же. И именно поэтому он будет скучать по ней больше, чем сможет выразить, чувствуя, что любовь и матери, и Акбара зависела от того, насколько он соответствует их ожиданиям и их представлениям о мире. Салим поглядел на Даниала, который стоял возле отца, сгорбленный и преждевременно постаревший. Его единокровный брат всего час назад явился ко двору, приехав из уединенного дворца около Фахтепур-Сикри, который он занимал по распоряжению Акбара, и его явно трясло. Салим подозревал, что это было или действие спиртного, или его отсутствия, – но только не горе. Тогда принц посмотрел на своих собственных троих сыновей – Хусрава, Парвиза и Хуррама, которые стояли рядом с ним. По понятной причине ни один из них не казался столь же тронут, как они с Акбаром, – ведь они не знали Хамиду так хорошо и так долго. Оставался ли он, Салим, для них такой же загадкой, какой для него был его собственный отец? Принц задавался этим вопросом не впервые. Если бы его дети пошли к Хамиде, стала бы она наставлять их уважать его и учиться от него так же, как велела ему самому относиться к Акбару много лет назад?

Для этого бабушка была слишком честна. Она обличала его слабости: не только пристрастие к спиртному и опиуму, но также мягкотелость и нетерпение, и его неумолимую ненависть и жажду мести, направленную на тех, кого он считал врагами, – таких, как Абуль Фазл. Однако, несмотря на эти недостатки, Хамида все еще верила в него – и в то, что он способен искупить свои ошибки, если придет к власти. Салим надеялся, что его сыновьям она объяснила бы все это так же подробно. Но если бабушка когда-нибудь с ними и говорила, то по поведению Хусрава этого сказать было нельзя. При встречах он продолжал держаться на отдалении от своего отца – примерно, скованно и отстраненно; казалось, он избегает контакта каждый раз, когда это было возможно. И, как подозревал Салим, надеялся оттеснить его от трона. Вот что, должно быть, чувствовал и сам Акбар, понял Салим. Тогда он посмотрел на изборожденное морщинами и заплаканное лицо своего отца и не задумываясь, почти невольно, положил руку ему на локоть в знак понимания и поддержки в его настоящем горе. Когда барабанщики стали выбивать медленную и печальную дробь и тело Хамиды осторожно понесли по трапу лодки, Акбар позволил руке сына оставаться на своей руке, в то время как сам прощался со своей матерью на земле.

– Сулейман-бек, у тебя кровь идет! Что произошло? – воскликнул Салим, когда его молочный брат прошел сквозь завесу, закрывающую дверной проем в покои Салима, и тот увидел, что его зеленая туника потемнела от крови, струившейся теперь по его левой руке и пальцам и капавшей на белый мраморный пол.

– Всего-навсего маленький спор о престолонаследии – и небольшая царапина.

– Подойди сюда, дай мне посмотреть. Может, вызвать хакима?

– Может, и вызвать. Хоть рана и неглубокая, ее, вероятно, придется зашить.

Сулейман-бек протянул руку, и Салим разорвал ткань рукава его туники, чтобы осмотреть рану – разрез три дюйма длиной на предплечье чуть выше локтя. Когда принц останавливал кровь своим шейным платком, то увидел, что лезвие разрезало светло-желтый слой подкожного жира и неглубоко проникло в мышцу, но не достало кость.

– Ты прав. Рана чистая и не слишком глубокая, но тебе все равно будет нужен хаким. Кровь еще идет, поэтому держи руку выше головы, чтобы уменьшить давление, а я пока перевяжу.

Повязывая свой шейный платок вокруг внушительного бицепса Сулейман-бека, он крикнул слуге привести хакима, а затем снова спросил брата, на сей раз с беспокойством в голосе, в котором слышалась уже не только забота о самом близком друге:

– Что произошло? О каком вопросе о престолонаследии ты говоришь?

– Я шел через внутренний двор мимо юнцов, с которыми водится Хусрав. И тут один из них громко говорит другому, да так, чтобы я слышал: «Видишь, идет старый Сулейман-бек. Мне его жаль. Не его хозяин станет падишахом. И останется ни с чем, не то что мы, когда придет к власти Хусрав, а не его мятежник-отец. Может, он к кому из нас в слуги пойдет, будет у нас новый хутмагар…