Владимир Высоцкий: страницы биографии - [81]

Еще были дела автомобильные, купили «кадиллак» — старый 67-го года, но красивый. Купили больше из-за цены и для юмора.

Я послал три баллады Сергею[45] и замучился с четвертой о любви. Сегодня, кажется, добил. Надо завершить Робин Гуда и начинать для Эдика[46] — военные.

Пошел я с одним человеком, который приятель Бориса, на вручение премии А. Синявскому и всех их там увидел, чуть поговорил, представляли меня всяким типам. Не знаю, может, напрасно я туда зашел, а с другой стороны — хорошо. Хожу свободно и вовсе их не чураюсь, да и дел у меня с ними нет, я сам по себе, они тоже. А пообщаться интересно. Они люди талантливые и неоголтелые.

А ночью позвонил один тип, который уехал, — В.З. упрекал, что я его избегаю и т. д., задавал вопросы вроде: «Ты из повиновения вышел?»

Я отвечаю: «Я в нем и не был» и т. д. Он, по-моему, записывал — хрен его знает. Хочет увидеться.

Занервничали мы. Как они все-таки оперативны. Сразу передали по телетайпу — мол, был на вручении премии.

Утром виделся с нашими. Мимоходом им сказал — реакция слабая. Они ведь теперь тоже либералы. Хотя — кто их знает.

Но ведь общаться-то с кем-то надо, а то веду полуживотное состояние и думаю — зачем я здесь? Не пишется — или больше не могу, или разленился, или на чужой земле — чужое вдохновение для других, а ко мне не сходит?

А приеду домой — там буду отговариваться тем, что суета заела. Каждый день здесь работает телевизор, развращает, хотя ни хрена не понимаю. Маринка мечется между плитой, счетами и делами. Я — бездельничаю, и сам не знаю, что хочу…

А тут к тому же случилась у нас утром кража, а может, и не утром, — мозги и наблюдательность притупились — и я, и Маринка не помним и не можем сократить период возможной кражи. Либо это у Ольги, когда я пришел в 5 часов и до 6.30 м., но я не помню — снимал ли я куртку в это время, когда ходил в «С» наверх. Если снимал — это могло случиться там, потому что в 4.30 они еще были в кармане — я их ощущал, да и вынимал, а если это не так — значит уже ночью — дома. На Игоря трудно думать. Может, кто-то случайно зашел в открытый дом и не удержался от искушения, а может быть, и вор. Но тогда почему он больше ничего не взял? Влез только в сумку и в куртку. Денег забрал две тысячи франков — в общем. Много. Расстроен жутко. Маринка чем-то отравилась, и рвало ее, да еще голова…

(Здесь текст обрывается)

Париж, 1975 год

Дневниковые записи Владимира Высоцкого, датируемые зимой 1975 г., являются уникальным материалом. В его жизни это был необычный год. Поэту исполнилось 37 лет, а эту дату он сам выделял, как одну из фатальных для российских стихотворцев. В произведении, которое он посвятил поэтам «О фатальных датах и цифрах» (1973), Высоцкий выделяет в качестве судьбоносных три возрастных рубежа: 26, 33, 37. Первый ознаменовался для него попыткой самоубийства и приходом в Театр на Таганке, второй — премьерой «Гамлета», пьесой, при репетиции которой на него едва не свалилась железная конструкция и которая была последним спектаклем в его жизни. О последней дате Высоцкий писал:

С меня при цифре тридцать семь в момент

слетает хмель,

Вот и сейчас, как холодом, подуло, —

Под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэль

И Маяковский лег виском на дуло.

Задержимся на цифре тридцать семь! Коварен бог,

Ребром вопрос поставил: или — или…

На этом рубеже легли и Байрон, и Рембо,

А нынешние как-то проскочили…

И к своему тридцатисемилетию Владимир Высоцкий подошел трудно. За несколько месяцев до этой даты, в сентябре 1974 г., во время гастролей в Вильнюсе он сильно запил. Его поместили в больницу, предложив сделать вшивку, но Высоцкий оттуда сбежал. Позже, размышляя о болезни старшего сына Марины Влади Игоря, напишет в дневнике: «Спасать надо парня. А он не хочет, чтобы его спасали, — вот она проблема, очень похожа на то, что у меня. Хочу пить и не мешайте. Сдохну — мое дело и так далее — очень примитивно, да и у Игоря не сложнее…» Но это было позже, а в сентябре 74-го Высоцкий «ходил по лезвию ножа». В том же году близкий ему Валерий Золотухин отметил в своей записной книжке 18 сентября: «Духовичный страхи рассказывает про Володю: «Дай мне умереть». Никто не едет. Врач вшивать отказывается: «Он не хочет лечиться, в любое время может выпить и — смертельный исход. А мне — тюрьма». Шеф сказал, что он освободил его от работы в театре». Вскоре, в октябре, Владимир Высоцкий попадает в автомобильную аварию: при поездке в Ленинград, машина перевернулась, но сам он, к счастью, не пострадал.

В январе 1975 г. Высоцкий уезжает во Францию, чтобы рядом с любимой женщиной справиться с депрессией и найти новые силы для творчества… В дневнике того же В. Золотухина есть запись: «В поезде он (Высоцкий) сказал мне, что страдает безвременьем… Я ничего не успеваю. Я пять месяцев ничего не писал».

Во Франции у Владимира Высоцкого и Марины Влади были свои сложности, проблемы с детьми, непривычный образ жизни, ничегонеделанье, отсутствие друзей, надзор КГБ. Через некоторое время праздная сытость и быт чужой страны стали утомлять Владимира Высоцкого: «Веду полуживотное состояние и думаю — зачем я здесь?…» — и все же эта короткая «самоволка» была его последним длительным отдыхом, помогла восстановиться физически и духовно. Но Высоцкий не умел и не любил отдыхать, он спешил на Родину, спешил жить, спешил поведать людям, приходящим на его концерты, о том, что он думает об этом мире.