Владимир Высоцкий. Человек. Поэт. Актер - [14]

А значит — обрусевшие:

Мои — без вести павшие,

Твои — безвинно севшие».

…Я ушел от пеленок и сосок,

Поживал, не забыт, не заброшен,

И дразнили меня: «Недоносок»,—

Хоть и был я нормально доношен.

Маскировку пытался срывать я:

Пленных гонят — чего ж мы дрожим?!

Возвращались отцы наши, братья

По домам — по своим да чужим.

У тети Зины кофточка

С драконами да змеями,—

То у Попова Вовчика

Отец пришел с трофеями.

Трофейная Япония,

Трофейная Германия…

Пришла страна Лимония,

Сплошная Чемодания!

Взял у отца на станции

Погоны, словно цацки, я,—

А из эвакуации

Толпой валили штатские.

Осмотрелись они, оклемались,

Похмелились — потом протрезвели.

И отплакали те, кто дождались,

Недождавшиеся — отревели.

Стал метро рыть отец Витькин с Генкой,—

Мы спросили — зачем? — он в ответ:

«Коридоры кончаются стенкой,

А тоннели — выводят на свет!»

Пророчество папашино

Не слушал Витька с корешем —

Из коридора нашего

В тюремный коридор ушел.

Да он всегда был спорщиком,

Припрут к стене — откажется…

Прошел он коридорчиком -

И кончил «стенкой», кажется.

Но у отцов — свои умы,

А что до нас касательно -

На жизнь засматривались мы

Уже самостоятельно.

Все — от нас до почти годовалых —

«Толковищу» вели до кровянки,—

А в подвалах и полуподвалах

Ребятишкам хотелось под танки.

Не досталось им даже по пуле —

В «ремеслухе» — живи да тужи:

Ни дерзнуть, ни рискнуть, — но рискнули

Из напильников делать ножи.

Они воткнутся в легкие,

От никотина черные,

По рукоятки легкие

Трехцветные наборные…

Вели дела обменные

Сопливые острожники —

На стройке немцы пленные

На хлеб меняли ножики.

Сперва играли в «фантики»,

В «пристенок» с крохоборами,-

И вот ушли романтики

Из подворотен ворами.

…Спекулянтка была номер перший —

Ни соседей, ни бога не труся,

Жизнь закончила миллионершей —

Пересветова тетя Маруся.

У Маруси за стенкой говели,—

И она там втихую пила…

А упала она — возле двери,—

Некрасиво так, зло умерла.

Нажива — как наркотика,—

Не выдержала этого

Богатенькая тетенька

Маруся Пересветова.

Но было все обыденно:

Заглянет кто — расстроится.

Особенно обидело

Богатство — метростроевца.

Он дом сломал, а нам сказал:

«У вас носы не вытерты,

А я, за что я воевал?!» —

И разные эпитеты.

…Было время — и были подвалы,

Было дело — и цены снижали,

И текли куда надо каналы,

И в конце куда надо впадали.

Дети бывших старшин да майоров

До ледовых широт поднялись,

Потому что из тех коридоров,

Им казалось, сподручнее — вниз.

1975

БАНЬКА ПО-БЕЛОМУ

Протопи ты мне баньку, хозяюшка,—

Раскалю я себя, распалю.

На полоке, у самого краешка,

Я сомненья в себе истреблю.

Разомлею я до неприличности,

Ковш холодной — и всё позади,—

И наколка времен культа личности

Засинеет на левой груди.

Протопи ты мне баньку по-белому,—

Я от белого свету отвык,—

Угорю я — и мне, угорелому,

Пар горячий развяжет язык.

Сколько веры и лесу повалено,

Сколь изведано горя и трасс!

А на левой груди — профиль Сталина,

А на правой — Маринка анфас.

Эх, за веру мою беззаветную

Сколько лет отдыхал я в раю!

Променял я на жизнь беспросветную

Несусветную глупость мою.

Протопи ты мне баньку по-белому,—

Я от белого свету отвык,—

Угорю я — и мне, угорелому,

Пар горячий развяжет язык.

Вспоминаю, как утречком раненько

Брату крикнуть успел: «Пособи!» —

И меня два красивых охранника

Повезли из Сибири в Сибирь.

А потом на карьере ли, в топи ли,

Наглотавшись слезы и сырца,

Ближе к сердцу кололи мы профили,

Чтоб он слышал, как рвутся сердца.

Не топи ты мне баньку по-белому,—

Я от белого свету отвык,—

Угорю я — и мне, угорелому,

Пар горячий развяжет язык.

Ох, знобит от рассказа дотошного!

Пар мне мысли прогнал от ума.

Из тумана холодного прошлого

Окунаюсь в горячий туман.

Застучали мне мысли под темечком:

Получилось — я зря им клеймен,—

И хлещу я березовым веничком

По наследию мрачных времен.

Протопи ты мне баньку по-белому,—

Чтоб я к белому свету привык,—

Угорю я — и мне, угорелому,

Ковш холодной развяжет язык.

Протопи!..

Не топи!..

Протопи!..

ПЕСНЯ О ВРЕМЕНИ

Замок временем срыт и укутан, укрыт

В нежный плед из зеленых побегов,

Но… развяжет язык молчаливый гранит —

И холодное прошлое заговорит

О походах, боях и победах.

Время подвиги эти не стерло:

Оторвать от него верхний пласт

Или взять его крепче за горло —

И оно свои тайны отдаст.

Упадут сто замков, и спадут сто оков,

И сойдут сто потов с целой груды веков,

И польются легенды из сотен стихов —

Про турниры, осады, про вольных стрелков.

Ты к знакомым мелодиям ухо готовь

И гляди понимающим оком,—

Потому что любовь — это вечно любовь,

Даже в будущем вашем далеком.

Звонко лопалась сталь под напором меча,

Тетива от натуги дымилась,

Смерть на копьях сидела, утробно урча,

В грязь валились враги, о пощаде крича,

Победившим сдаваясь на милость.

Но не все, оставаясь живыми,

В доброте сохраняли сердца,

Защитив свое доброе имя

От заведомой лжи подлеца.

Хорошо, если конь закусил удила

И рука на копье поудобней легла,

Хорошо, если знаешь — откуда стрела,

Хуже, если по-подлому — из-за угла.

Как у вас там с мерзавцами? Бьют? Поделом!

Ведьмы вас не пугают шабашем?

Но… не правда ли, зло называется злом

Даже там — в добром будущем вашем?

И во веки веков, и во все времена

Трус, предатель — всегда презираем,

Враг есть враг, и война все равно есть война,

И темница тесна, и свобода одна —