Владимир Путин. Полковник, ставший капитаном - [5]

обвинялась в совращении то дочки Суворова, то уланских жеребцов – настоящих, которые на четырех ногах и с хвостом…).

Позже, когда сгорела дача Путина, он откровенно говорил, что в огне пропал и дипломат со сбережениями. Компроматом это никак считаться не может. Обстановка тех лет была такова, что дипломат и в самом деле мог содержать только честные сбережения – для доходов неправедных служила качественно иная тара, наподобие коробок из-под ксерокса. Гораздо весомее всех так никогда и не доказанных сплетен слова Бориса Березовского: «Будучи вице-мэром Петербурга, Путин никогда не брал взяток». Потому что они были сказаны в то время, когда вражда между Путиным и Березовским достигла наивысшей точки…

Итак, Путин стал уже заместителем Собчака – все по тем же международным связям. К тому времени (1994) он давно уже написал рапорт об отставке – в дни ГКЧП, но, что примечательно, двадцатого августа, когда ничего еще не было решено и никто не мог предвидеть точный исход событий.

Тогда же, в 1994 году, произошло весьма примечательное событие, о котором сегодня почти забыли. А зря, потому что в нем, несомненно, кроется один из ключиков к последующему.

Конец марта. В Санкт-Петербурге (впервые в истории СССР и России) начинается сто первая сессия знаменитого за рубежом Бергердорфского форума, в котором обычно принимают участие крупные политики, ученые, чиновники, дипломаты, «лица, близкие к министерствам обороны» (иногда в погонах, иногде – без).

Сессия с самого начала приняла оборот для хозяев не вполне благостный: Россию, как нашкодившего ребенка, прямо-таки поставили в угол и, выразительно покачивая пальцем под носом, учили жить правильно . То есть, называя вещи своими именами, – не слишком много о себе воображать, ежеминутно помнить о жутких прегрешениях перед «мировой цивилизацией» и, сколько бы лет ни прошло, поглядывать снизу вверх на своего мудрого учителя – просвещенный Запад. Выражено все это, понятно, было очень дипломатично, но суть, если отшелушить красивости, как раз такая и была.

С утра и до обеда Россию учили жить – не только англичане с тевтонами и янки с французами, но и высокие представители таких общепризнанных вековых светочей демократии, как Польша и Эстония.

После обеда первым взял слово Путин – подавляющему большинству сановных гостей неизвестный вовсе, разве что в безликом качестве «заместителя Собчака» (и это все, что они о нем знали). Публика приготовилась было расслабиться и, слушая впол-уха, заниматься текущими делами. Однако почти сразу же зал не просто насторожился, а испытал несомненный шок.

Малоизвестный русский чиновник говорил то, чего высокое собрание услышать никак не ожидало. Смиренно благодарить цивилизованную заграницу за то, что благородно взялась учить сирых и неумытых, он не собирался. Да и стоял не навытяжку…

Путин говорил главным образом о двадцатипятимиллионном русскоязычном меньшинстве, после распада СССР внезапно оказавшемся на территории дюжины независимых стран. Говорил о том, что этих людей никак нельзя считать «оккупантами», потому что никого они не завоевывали со штыком наперевес, а просто-напросто оказались на территориях, исторически принадлежавших России – как Крым или Северный Казахстан. А потому глубоко неправильным будет подвергать их какой бы то ни было дискриминации. Наоборот, им повсеместно следует предоставлять двойное гражданство.

И наконец, Путин произнес по тогдашним временам небывалую ересь: «Коли уж Россия ради сохранения всеобщего мира согласилась на „цивилизованный развод“ и отпустила новорожденные республики подобру-поздорову, мировое сообщество ради сохранения всеобщего мира также должно уважать интересы Российского государства и русского народа, являющегося, несмотря ни на что, великой нацией».

Сегодня с этими словами согласится любой здравомыслящий человек. Но тогда подобные слова выглядели именно что шоком и ересью на фоне сложившейся ситуации, дружного хора «учителей», искренне полагавших, что у России нет и не может быть не то что национальных интересов, но и собственного мнения.

Естественно, присутствующие, с трудом дождавшись окончания «имперского демарша», взвились, будто получив укол шилом в какое-нибудь особо чувствительное место. Непарламент-ских выражений, конечно, не звучало – публика собралась респектабельная, да и дискуссия шла не в подворотне – но страсти достигли изрядного накала. Многим, подозреваю, просто-напросто жаль было расставаться с собственной ролью «цивилизаторов» и «миссионеров». Если бы они тогда знали, где Путин работал до того и в каком звании, быть может, парочка инфарктов и случилась бы, а уж о «щупальцах КГБ» только ленивый не распинался бы…

Часть российской делегации – «истинные перестройщики» – поспешили осудить выступление Путина и громко, косясь в сторону «учителей», от лица всего народа откреститься от «надоевшей империалистической политики прошлых лет». Имена этих людей забыты совершенно: кто сегодня помнит Эмиля Паина или Ватаньяра Ягья? Последний был особенно страстен: Путин, по его глубочайшему убеждению, провоцирует появление импер-ских настроений, что, в свою очередь, означает возрождение