Владигор. Князь-призрак - [30]

— Короче, сколько? — процедил Десняк, зачарованно глядя в черные глаза плясуньи.

— Эти слезы твои, мой господин, — почтительно ответил Урсул.

— Не прикидывайся идиотом! — скрипнул зубами Десняк. — Сколько ты хочешь за эту девку?

— Разве господин не знает, что молодой князь запретил торговать людьми? — тонко усмехнулся Урсул.

— Кому запретил? — сухо хохотнул Десняк. — Мальчишка! Щенок! Да я его по миру пущу! Без штанов оставлю!

— Господин имеет в виду казну?

— Казну, казну, — кивнул Десняк, стягивая с пальца толстый золотой перстень с крупным рубином. — Ну так сколько?

— Слава о подвигах молодого князя, перейдя пределы Синегорья, достигла низовий Чарыни, — уклончиво забормотал Урсул, — скоморохи на невольничьих базарах под звон гуслей поют о жизни Владигора и представляют в лицах его схватки с Мстящим Волчаром и Триглавом!

— Собака лает — ветер носит! — поморщился Десняк.

— Не говори так, господин! — учтиво возразил Урсул. — Хорошая пастушья собака стоит хорошего боевого коня.

— Мне плевать, сколько стоит пес! — перебил Десняк. — Я хочу эту девку!

Когда Цилла сошла с помоста и наклонилась над ним, он вложил перстень в темную влажную ложбинку между ее грудями. Плясунья томно вздохнула, плавно опустилась на колени и, откинувшись назад, затрепетала всем телом. Гирлянды серебристого бисера заметались по ее коже, подобно ночному звездопаду, а сама она выгнулась змеей и, расставив ноги, просунула между ними смуглое лицо и опалила Десняка таким жарким взглядом, что в горле у него пересохло, а ребра свело жесткой короткой судорогой.

— А если до ушей князя дойдет, что жалкий, ничтожный торговец нарушает его светлейшее повеление? — назойливо бубнил в его ухо глухой шепоток Урсула.

— Светлейшие уши — не твоя печаль! — огрызнулся Десняк, сглотнув подкативший к горлу комок. — Или я еще должен доказывать тебе, кто здесь хозяин?

— Нет, нет, мой господин! — Урсул замахал ладонями и, вырвав из бороды длинный волнистый волосок, стал нервно накручивать его на палец. — Я нисколько не сомневаюсь в могуществе древнего обычая, но все же я хотел бы заручиться…

— Чем заручиться, сморчок косоглазый? — протянул Десняк, вынимая из кармана ограненное изумрудное яичко и вкладывая его в чуть приоткрытые губы красавицы.

— Я полагаю, что купчая, составленная задним числом, вполне могла бы послужить оправдательным документом на тот случай, если люди молодого князя вздумают сунуть свои носы… — быстро залепетал Урсул.

— За этим дело не станет, — перебил Десняк, — сколько?

— Дарю, — вдруг коротко шепнул Урсул в восковое ухо Десняка. — Бери ее, мой господин…

— Как это «бери»? — перебил Десняк. — Я не нищий, чтобы принимать подачки!

— Ты не дослушал, — захихикал Урсул. — Я сказал: бери, если… сможешь!

— А если не смогу?

Десняк сглотнул слюну и облизнул внезапно пересохшие губы. В его животе вдруг натянулась и лопнула тугая невидимая струна, а чресла мгновенно налились тяжелым пульсирующим жаром.

— Тогда не пускай свои богатства на ветер, — усмехнулся Урсул. — Не советую…

— Я советую мне не советовать, — огрызнулся Десняк. — Вон отсюда! Все вон!

— Однако господин горяч, — почтительно забормотал Урсул, отступая к двери и подавая повелительный знак полуобнаженным стражникам, замершим по углам каморки.

— Седина в бороду, бес в ребро, — глухо прорычал Десняк, срывая золотую ременную пряжку и распуская тяжелые складки кафтана. — Иди ко мне, птичка!

Но вместо того, чтобы распластаться перед ним на толстом ковре, плясунья вскочила на помост и, сорвав с груди длинную гирлянду, швырнула в Десняка горсть бисера. Десняк поймал ртом несколько теплых бусин, а когда дверь за его спиной захлопнулась, сбросил с плеч кафтан, сел на пол и, не сводя с плясуньи влажных глаз, начал стаскивать собранные в гармошку сапоги. Плясунья вилась вокруг него и, беспорядочно срывая с себя сверкающие гирлянды, осыпала Десняка бисерными струями. К тому времени, когда на нем осталась одна лишь тонкая шелковая рубашка, весь бисер раскатился по полу, оставив в спутанной бороде Десняка несколько гладких твердых горошин. Он с беспокойством поглядывал на совершенно нагую Циллу, упиравшуюся в помост широко разведенными коленями.

— Иди! Иди ко мне! — стонала она, медленно проводя ладонями по внутренней поверхности бедер.

— Спешу! Спешу! — бормотал Десняк, сглатывая слюну и неприметно запуская руку под подол шелковой рубашки.

— Ну что ты медлишь? Что ты там возишься? — томно ворковала Цилла, глядя перед собой мутными от вожделения глазами.

— Да вот, бусинка закатилась… — хихикал Десняк, сжимая в пальцах твердую как камень горошинку и протягивая ее плясунье.

— И это все?! — воскликнула она, когда Десняк дотянулся до ее пупка и опустил бусинку в потную темную ямку.

— Что ты, что ты, моя птичка, конечно нет, это так, шутка, игра, — испуганно залепетал Десняк, чувствуя холодную предательскую пустоту в средоточии сухих чресел.

— Да ты шутник, старичок! — рассмеялась Цилла, сжимая в ладонях набухшие темно-вишневые соски.

— Старый конь борозды не испортит, — пробормотал Десняк, подвигаясь к ней.

— Пусть портит, я разрешаю, — застонала Цилла, опрокидываясь на спину и широко раздвигая длинные смуглые ноги.