Вкушая Павлову - [71]

Она печально кивает.

— Вы лечили мою мать — Фанни Мозер, «Эмми фон Н.»

— А, так вы, должно быть, ее старшая дочь? Тоже Фанни?

— Да. Доктор Фанни Мозер. — Я понимаю, почему она сделала ударение на своем звании. Ее мать, восхитительная, хотя и ужасно истеричная женщина, не хотела, чтобы ее дочь избрала себе тяжелую мужскую профессию. — Вы были очень несправедливы к нам, девушкам, — продолжает она ровным голосом. — Как вы знаете, мать ненавидела меня больше других, ведь отец умер через четыре дня после моего рождения, и она всегда считала, что виновата в этом я. Она старалась содержать нас в той удушающей роскоши, которую мы получили в наследство от отца, и в то же время негодовала, что, заботясь о нас, лишает себя возможности иметь столько романов, сколько ей хочется. Она была ненасытна, надеюсь, теперь вы это понимаете.

Чувствую, что краснею.

— Теперь я бы реагировал по-другому, доктор Мозер, вы правы. Когда она пришла ко мне, я был очень молод, по правде говоря, она была моей первой пациенткой. Тогда я не понимал, что секс играет такую важную роль в жизни. Во всяком случае, в жизни вашей матери — она была такой высоконравственной, такой доброй, великодушной женщиной.

— Господи Иисусе! — поминает всуе Господа доктор. — Да она и в семьдесят лет с ума сходила по мужикам!

— Возможно, я слишком часто становился на ее сторону в спорах с вами и вашей сестрой. Как ваша сестра? Что с ней?

— У нее все хорошо. Она стала коммунисткой и открыла в Москве приют для брошенных детей. Сейчас она работает в Восточном Берлине.

— А вы?

Она иронично улыбается.

— Я пошла по вашим стопам, но выбрала необычную дорожку. Я стала ученым-зоологом, но меня все больше и больше привлекал разум. У меня в жизни было несколько необъяснимых событий, и вот теперь я изучаю привидения.

— Ах, если бы я мог заново начать свою жизнь, я бы посвятил ее паранормальным явлениям.

Она кивает, уставившись на меня, сквозь меня. У нее очень ясные голубые глаза и немигающий взгляд.

Я дремлю. Мне снится сон. Он может быть назван «Сном о гигантском магазине». Полки уходят чуть ли не в бесконечность; покупателей никто не обслуживает, они выбирают товары сами. Снуют вдоль длинных проходов, катя перед собой огромные тележки, которые заполняют товарами — беспечно бросают их туда, забыв обо всем на свете. Наряду с обычными покупательницами я вижу много пар и даже одиноких мужчин.

Впечатление неумолимого, бессмысленного животного безумия: люди целиком поглощены выставленными на стеллажах пустяками — тема, которую вполне мог бы развить Гете в «Фаусте».

Вдруг я вижу Анну, плохо одетую, сутулую. У нее в руке проволочная корзина. Выбирает она скрупулезно, поэтому в корзине у нее всего несколько покупок.

Как и в предыдущем сновидении, хотя и не так откровенно, человечество насыщает свое либидо, невзирая на нравственные нормы или другие ограничения (отсутствие продавцов). Эти люди, забыв обо всем, утоляют свои аппетиты. Неразбериха усиливается небрежной одеждой мужчин и женщин, которые словно сливаются друг с другом.

Только Анна держится в стороне от этого сомнительного изобилия. Эти сдержанность и аскетизм придают ей печальный и одинокий вид.

Это отражает мое желание выделить ее из стада. Но чего это ей стоит?

Меня тревожит что-то еще, но что именно, долго не могу понять. Потом осознаю, что это гипербола — передо мной в преувеличенном виде все, что я потребил за свою жизнь; но мне ни разу не пришлось брать на себя заботы о том, чтобы оно попало на стол. Мужчины, которые ходят по магазинам (ну не нелепица ли!) вместе с женами и швыряют в бездонные тележки стиральные порошки и всякие пирожные, символизируют отягощенное сознание. Разве смог бы я раскрыть тайну сновидений и бессознательного и заработать деньги на прокорм и содержание своего многочисленного семейства, если бы вместо того, чтобы каждое утро выдавливать зубную пасту на мою зубную щетку, Марта требовала, чтобы я отправлялся в магазин и сам покупал пасту?

Но в любом случае это еще не главный компонент моего сновидения. Может, человечество выиграло бы, если бы я писал поменьше, зато помогал Марте и прислуге со стиркой. Неужели нам было бы легче перенести отсутствие «Волшебной флейты», если бы нас утешала мысль о том, что Моцарт помогал Констанции чистить овощи? Я отнюдь не сравниваю себя с Моцартом. Просто один раз в жизни мне повезло, а всего остального я добился тяжелым трудом.

И тем не менее я должен признать, что все это отговорки. Гораздо приятнее писать «Градиву» или «По ту сторону принципа удовольствия», чем помогать жене со стиркой. Марта, давая поручения горничным, проводила время куда приятнее, чем горничные, занятые мытьем и чисткой. Жизнь штука несправедливая; но всех нас будут судить по одним законам.

Интересно, что единственной «экстравагантной» покупкой Анны, в ряду с хлебом, сыром и тому подобным, была — квубницка.

Фрагмент, неожиданно всплывший в памяти: рядом с клубникой лежат меренги под названием «Павлова».

Помню, Джонс рассказывал мне о любовной интрижке, завязавшейся у него в загородном отеле, но так и не состоявшейся, потому что он объелся «Павловой» с прокисшими сливками.