Вкус смерти - [22]

— Ох и врежут же нам сверху за самодеятельность, если наломаем чужих голов, — усмехнулся Пермяков. — Чует сердце…

— Испугались?

— С вами? Нисколько. Надо же где-то начинать.

— А вы, Тесля?

— До конца.

— Шуршалов?

— С вами.

— Хорошо.

— Только один вопрос, товарищ полковник, — сказал Пермяков. — Вы сказали: захватов не планирую. Как же быть с эрой милосердия?

— С эрой милосердия? Это, любезный Юрий Иванович, из серии тех же мечтаний, что и коммунизм.

— Выходит, вы в коммунизм не верили?

— Верил, не верил… Разве мы говорим о религии? Если подвести под марксову гипотезу о коммунизме научную базу, то легко просчитывается, что общества полной социальной справедливости не было и быть не может. Люди от рождения наделены разными жизненными возможностями. Один здоров, энергичен, умен. Другой здоров, но дурак. Третий инвалид с детства. Четвертый от роду дебил — двуногое существо с разумом червяка. Только не дергайтесь. Это все правда, хотя мы лицемерно на нее закрываем глаза. Так о каком же равенстве этих людей может идти речь? Не делайте мне смешно, Юрий Иванович.

— Как же вы служили коммунистическому государству?

— Я служил просто государству. Оно никогда не было коммунистическим. Вы, дорогой мой, должно быть, не брали в руки Ленина. Теперь это не обязательно, так? О Ленине судят по Волкогонову. Между тем, Ленин говорил: коммунизм и государство плохо совместимы. Государство — инструмент политической борьбы. Коммунизм — общество, в котором изжиты антагонизмы. Значит, ему чужда политическая борьба…

— С трудом представляю такое общество.

— Я тоже, и все потому, что в марксизме-ленинизме есть экономическая теория, философская, но никогда не были представлены социология, социальная психология. В человековедении ленинизм — это дырка от бублика. Нельзя строить теории общественного развития без учета человеческого фактора.

— При чем тут он? — спросил Тесля.

— При том, что мы о себе, о людях, знаем куда меньше, чем о ядре атома. Внутренний мир человека, его психика, процессы мышления — все это еще загадка. Есть, например, предположение, что человек отделился от племени обезьян лишь тогда, когда перенял повадки волчьей стаи…

— Простите, но для меня это нечто новое, — сказал Тесля. — И почему именно волчьей?

— Прощаю, — сказал Прасол, приложил руку к животу и сделал вид, что поклонился. — Если вам не нравятся волки, могу отнести события к семейству львов. Устроит? Правда, сравнение будет менее точным.

— Какая разница — львы, волки? — сказал Пермяков. — Важна суть.

— А суть проста. Семья обезьян живет по законам старшинства сильнейшего. Слабые, в том числе дети, в условиях голода не получат еды, пока не нажрется вожак. Или пока он не подаст знака: «жрите». Волки признают приоритет стаи. Они часто охотятся совместно и делятся пищей с детьми, со слабыми, со стариками…

— Если следовать такой теории, — сказал Тесля задумчиво, — то, к сожалению, в людском обществе волчьи повадки не завоевали всех наших привычек. Видимо, осталось в нас еще немало от обезьян. Волк никогда не загрызет волка, если тот дал понять, что сдается. Мы же готовы драться не только за пищу и самок, но и по другим пустяковым причинам. Мы все еще сохраняем в себе приверженность к законам старшинства сильнейшего.

— Резон в этом есть, — заметил Прасол, — тем более что сознание и инстинкты — явления разные.

— Как это? — спросил Пермяков.

— Вы слыхали о душегубках? О машинах, в которых фашисты травили своих противников угарным газом от выхлопа автомашин? Так вот, когда эти душегубки открывали, то трупы в них всегда лежали в определенном порядке. Всегда внизу оказывались тела хилых, больных, немощных. В середине — средних по выносливости. Вверху громоздились трупы самых крепких и жизнестойких особей. Когда внутри машины шла борьба со смертью, слепое судорожное стремление выжить обращалось против тех, кто оказывался рядом, но был слабее. Сильнейшие побеждали, чтобы умереть наверху.

— К чему ваш пример? — спросил Шуршалов. Он спокойно попивал чай из большой керамической кружки, смачно похрустывая черными сухариками, которые принес из дому Шарков.

— К тому, что лет этак через полсотни — вы еще имеете шанс дожить до той поры — люди уничтожат естественные богатства природы. Уйдут от них нефть, уголь, газ. Энергетический кризис, необходимость обогревать себя и жилища обострят борьбу за выживание. Значит, впереди у человечества не эра милосердия, а эпоха войн. Кровавых, упорных. Не нужно себя обманывать перспективами всеобщего благоденствия. Кто победит, не знаю. Скорее всего китайцы. Во всяком случае, не мы, русские. Наш национальный дух, гордость, понимание роли национального единства и согласия подорваны, растлены. Уже сегодня слово «патриот» произносят не иначе, как с эпитетом «ультра».

— Может, не все так мрачно? — сказал Шуршалов. — Живут же муравьи, пчелы по законам коммунизма — от каждого по труду, каждому по потребности? Живут.

— И пчелы, и муравьи действительно работают по способностям, и потребностей у них минимум — поесть, отдохнуть и снова работать. Вы видели среди людей хоть одного, кто не хотел бы иметь свою машину?