Вкус пепла - [103]

…т. Свердлов вместе с т. Аванесовым[47], т. Курским[48] и т. Петровским[49] прибыли ночью на Лубянку, где первыми (слово «первыми» подчеркнуто дважды) провели допрос гр. Каплан без моего участия…

…гр. Каплан призналась в том, что стреляла в т. Ленина из револьвера, однако ее показания противоречат показаниям т. Гиля, который утверждает, будто женская рука, которую он видел, сжимала не револьвер, а браунинг. Впрочем, гр. Каплан по незнанию могла назвать револьвером браунинг…

…по устному распоряжению т. Курского арестованная гр. Каплан была этапирована из Лубянки в Кремль, в специальную тюрьму в подвале Кавалерского корпуса…

(Дзержинский тут же вспомнил секретное узилище, которое находилось в подчинении исключительно председателя ВЦИК Якова Свердлова.)

…кроме т. Юровского, к арестованной охрана никого не пускает: личное указание т. Свердлова. На пост возле камеры гр. Каплан выставлена охрана из латышей, совершенно не знающих русского языка…

…Все попытки с моей стороны увидеться с гр. Каплан были пресечены. Это дает основание подозревать, что гр. Каплан уже нет в живых…

…так как т. Свердлова интересовала только гр. Каплан, о Коноплевой я решил ему (т. Свердлову) не докладывать…

…вечером т. Свердлов сказал мне, что утром нужно обязательно дать в “Известия ВЦИК” официальное сообщение о ходе следствия. Мол, этого ждет весь мир…

…т. Свердлов приказал написать для официального сообщения: стрелявшая – правая эсерка черновской группы, связана с самарской организацией, готовившей покушение, и принадлежит к группе заговорщиков. И это, несмотря на то, что никаких доказательств у нас нет…»

Феликс Эдмундович уронил листы на колени.

«Нет, Глеб Иванович, – мысленно продолжил последний разговор с Бокием Дзержинский, – ничего у нас не получится. Отто и Рикс, конечно, как ты сказал, нагородят черт-те чего. Только это уже ничего не решит. Свердлов пошел ва-банк. А значит, драться будет до конца. И каким будет конец, одному Богу ведомо».

* * *

Доронин прибыл на кладбище, когда Григорий Евсеевич Зиновьев со всей революционной решительностью крушил с трибуны врагов революции и империалистических наймитов.

Демьян Федорович, привстав на носки, тем самым приподнявшись над плотной массой людей, бросил равнодушный взгляд на покойника, после чего принялся искать глазами Бокия. Тот стоял среди членов Петросовета. Демьян Федорович слегка матюкнулся, стал пробираться к нему сквозь толпу.

– Почему опоздал? – шикнул на него Глеб Иванович.

– С Гороховой. Озеровский побывал на Васильевском, на Пятой линии.

– И… Что ты тянешь кота за яйца?

Доронин склонился к уху Бокия и, кивнув головой в сторону гроба, произнес шепотом:

– В том доме проживал Соломонович.

– Что? – Глеб Иванович не поверил своим ушам.

– Факт.

Бокий тоже невольно бросил взгляд на покойника.

Урицкий действительно проживал на Васильевском, на Пятой линии, в доме то ли бывшего помещика, то ли дворянина. Кого именно, чекиста ранее не интересовало. Единственное, что раздражало, так это то, что Моисей Соломонович проживал в особняке с множеством комнат в полном одиночестве, с престарелой прислугой, оставшейся от прежнего режима. Будто барчук.

– А если кучер соврал?

Доронин хмыкнул:

– Сатрап, простите, Аристарх Викентьевич общался с прислугой. Все сошлось.

– А если это случайность? Фотографию Канегиссера показывали прислуге?

– Нет.

– Вот. А что, если кучер специально навел нас на дом Моисея, а? Вдруг он тоже в заговоре?

– Сомнительно, Глеб Иванович. Матвей – простой кучер. Господа с такой рванью дел не имеют, – резонно заметил матрос.

– А если все-таки перепутал?

– Ловко перепутал, – хмыкнул Доронин, – прям в яблочко. Нет, как ни крути, чуйка подсказывает: знакомы они были – покойничек наш и убийца его. А связью промеж них был Перельцвейг.

– А такие выводы у тебя откуда?

– Судите сами. Канегиссер и Перельцвейг были этими… – чекист не решился начальству сказать так, как думал. Пришлось выкручиваться, – близкими друзьями. Это раз. Соломонович не хотел подписывать расстрельный приказ на Перельцвейга, пока на него не надавили Варька и Зиновьев. Два дня не хотел подписывать. – Доронин показал два пальца. – Это два. Канегиссер приезжает к Соломоновичу на дом. Три. Вот и получается…

– Ничего еще не получается, – оборвал подчиненного Глеб Иванович. – Чуйку к делу не пришьешь. Возвращайся на Гороховую. Возьми в деле фотографии Канегиссера. Поезжай на Васильевский. Поспрашивай прислугу, соседей, предъяви фото. Тряхни всех. Озеровский сейчас где?

– Повез кучера на Фонтанку, по второму адресу.

– Мальчишка с ним?

– Ага.

– С Васильевского возвращайся на Гороховую, жди меня. И никакой…

– Слово предоставляется, – донеслось до чекистов, – председателю Петроградской чрезвычайной комиссии товарищу Бокию!

– Слышишь, Доронин, никакого самовольства! – быстро закончил мысль Глеб Иванович, после чего ясным соколом взлетел на трибуну.

Никакой речи Бокий заранее не готовил, понадеялся на импровизацию, как обычно поступал. Главное – революционный запал. Однако на этот раз многолетняя привычка подвела чекиста. Фразы получались какие-то корявые, неживые. А всему виной было лежащее в гробу тело. После той информации, которую только что принес Доронин, у Бокия как-то язык не поворачивался назвать Урицкого «светочем революции» или «Прометеем зарождающегося коммунизма». Какой Прометей, ежели таким паскудством занимался?