Вкус Парижа - [82]

Дмитрий зачерпнул ложку янтарной ухи с морковным кораллом:

– Да какой он убийца! Просто малахольный.

– Малахольный – это не помеха. Не видали мы осатаневших истериков, что ли? Помнишь Игнатьева, который постоянно плакал от страха, а потом вдруг выскочил из окопа и помчался прямо на немецкие позиции? Я встретился с Додиньи. К тому времени я уже знал, что он что-то искал на месте преступления, вероятнее всего – найденный мной клок пиджака. Однако сам Марсель с пеной у рта обвинял Люпона в производстве и сбыте имитаций антиквариата и пылко убеждал, что убийца – наверняка кто-то из его сообщников. Возник целый круг добавочных подозреваемых. Додиньи поволок меня к арабскому коллекционеру, потом натравил на арт-дилеров. Но все в один голос только сгущали подозрения насчёт моего рьяного помощника.

– У Куракина ты с ними так разболтался, что забыл про нас, – Елена лениво ковырялась в своей тарелке.

Я не стал уточнять, кто про кого забыл:

– Я расследовал убийство, а совершенно случайно обнаружил доказательства махинаций Пер-Лашеза и его коллег. Додиньи они опасались, но я показался им типом, который и сам не прочь нагреть руки на поставках Тегерану. Мишони легко согласился скопировать для шаха трон, даже пообещал, что подлинность его копии удостоверит Серро. На их счёт Марсель оказался прав. Но никто из этой шайки не стал бы убивать Люпона. Все они как раз готовились поживиться на его новой крупнейшей афере – выставке в Нью-Йорке и последующей распродаже их фальшивок. Его гибель им сильно подгадила. Додиньи, конечно, прекрасно знал, что никто из антикваров не убивал Пер-Лашеза. Становилось всё очевиднее, что он обвиняет сообщников Люпона в убийстве их главаря, чтобы оправдаться самому и чтобы заставить полицию расследовать их махинации. Для этого и эффектное разоблачение le fauteuil затеял, и своё отравление инсценировал. На беду, растяпа так разволновался, что схватил мой бокал, и версия, будто его пытался отравить кто-то из приспешников Пер-Лашеза, рухнула.

– Собственной жизнью рискнул, – с уважением поднял рюмку Дерюжин.

– Не совсем. Малахольный и чокнутый, но дозу всё-таки принял не смертельную, а ровно такую, чтобы поднять переполох, обвинить своих недругов и чтобы пресса зашумела о втором таинственном преступлении в среде антикваров. К отравленному и чудом выжившему самоотверженному разоблачителю наконец-то прислушались.

– И тогда он заявил, что Люпона застрелила я.

– Он был в этом уверен с самого начала, но не смел сообщить это полиции, потому что скрывал, что сам в ту ночь подрался с Люпоном. К тому же надеялся, что заподозрят ненавистных Кремье, Мишони и Серро. Но расторопный Валюбер обыскал его квартиру, обнаружил там окровавленную рубаху и прямо на больничной койке прижал героя дня к стенке.

– И тот в оправдание припомнил, что я изощрённо ругалась по-русски. А когда тебя заподозрили в его отравлении, помалкивал.

– За все это Додиньи страшно поплатился.

«Рентген» в шкафу для веников заставил Дмитрия хохотать в голос. Сам я давно разучился смеяться так беззаботно.

– Заодно ему пришлось снять перстень, и доктор Тиффено обнаружил внутри кольца остатки экстракта белладонны. Обвинение в отравлении развеялось. Оставалось только разобраться с его поклёпами на мою жену.

– Что тут было разбирать? Как можно было поверить этому сумасшедшему?

С соседнего столика раздались истошные слёзные выкрики:

– Эх, Россия! Россиюшка! Выпьем, братцы, за нашу Отчизну!

– Верил не я, а инспектор полиции. Валюбер как услышал, что убийца споткнулась, так сразу вспомнил о твоём разбитом колене. Только в морге выяснилось, что Марго вовсе не на колено упала, а на локоть. Но даже у меня сложилось впечатление, что на этот раз Додиньи не врал. Он жалкий, трусливый и слабый тип, но в этом его рассказе было что-то очень искреннее…

– Страх.

– Да, страх тоже, конечно. Но его описание женщины в чёрном было для выдумки чересчур странным и неубедительным. Именно провалы и неточности придавали его словам достоверность.

– Какие, однако, странные критерии! – возмутилась Елена.

– Согласись, что соврать можно было и глаже. Он мог бы заявить, что видел твоё лицо, а вместо этого стал безуспешно вспоминать таинственное ругательство. И даже не подготовил заранее какого-нибудь русского выражения, а морочил нам голову этим сумасшедшим кадавром. И упорно настаивал, что убийца была с головы до ног вся в чёрном. А куда же делись замеченные им с рю Кардинал Лемуан золотистые кудри? Они должны были ярко выделяться на тёмном фоне реки и чёрной одежды.

Дмитрий снова наполнил наши стаканы:

– Елена Васильевна, капельку, а? Только за упорство Саши?

Она подняла рюмку, но пить за меня не стала: подержала её некоторое время в воздухе и поставила обратно. Ладно, раз так, то так.

– Я переспросил Додиньи, и он согласился, что никаких золотых кудрей у женщины на берегу не заметил. Листва, мол, заслоняла её голову. Но этого не могло быть. Если он видел, как она упала, то белокурые волосы должны были хотя бы мелькнуть. Тогда он предположил, что к этому времени ты надела шляпку.

– Какую шляпку? Я её в ресторане забыла!