Вкус Парижа - [80]

В таком вот счастливом состоянии духа мы и собрались в монпарнасском заведении дружно праздновать прекращение дела против Дерюжина.

Когда они уселись рядом на лавке, все мои демоны проснулись и приподняли свои ревнивые морды. Но я поклялся, что сегодня не выпущу их на свободу, не позволю им сожрать то последнее, что осталось от хорошего вокруг меня. Эта женщина подарила мне семь лет счастья. Дмитрий спас и меня, и, что гораздо важнее, её. Я был обоим обязан. Они оба заслуживали человеческого расставания.

Елена подпёрла щеку рукой и, покачиваясь, выводила вместе с Марусей:

– Эх, загулял, загулял, загулял парнишка молодой, молодой… В красной рубашоночке, хорошенький такой!..

Я поднял стопку:

– За то, что всё это кончилось наконец! За то, что ты свободен, а мы живы.

Елена нежно, задушевно и нараспев сказала:

– Дмитрий, дорогой, спасибо!

Ага, Дмитрий Петрович уже превратился просто в Дмитрия!

Дерюжин поднял графин, разлил водку по рюмкам:

– За то, что Елену Васильевну наконец-то оправдали и оставили в покое.

Мы чокнулись и выпили.

– А всё потому, что никто эту… – Дмитрий запнулся, скосил глаза на Елену, договорил: – …ведьму вовремя не заподозрил. А ещё говорят: шерше ля фам!

– Я-то её сразу заподозрила. А что касается Саши, он с самого начала искал мадемуазель Креспен с невиданным упорством, – Елена поднесла рюмку к губам, но едва пригубила.

Я поставил рюмку на стол так резко, что половина водки выплеснулась:

– Давай хотя бы сегодня без упрёков.

Дмитрий поспешно вмешался:

– До сих пор ничего не понимаю в этой истории. Следователь меня только допрашивал, а сам так ничего и не объяснил.

– Расскажи ты Дмитрию Петровичу, – предложила Елена, не глядя на меня.

С радостью. Пусть знает, что я, может, серенады не пел и по всему Парижу её не катал, но сложа руки тоже не сидел.

– С самого начала Марго представлялась самой очевидной виновницей, но её защищало непробиваемое алиби. Зато подозрение пало на мою жену. Это вынудило меня обращать внимание на каждую мелочь. Первыми насторожили два совершенно одинаковых ключа Люпона. Помнишь, в ту ночь ты возил меня на Фобур-Сент-Оноре?

Половой в ярмарочной косоворотке, картузе и смазных сапогах подал стерляжью уху, рябчиков, баранину с гречневой кашей и пельмени. От тарелок плыл головокружительный аромат.

Елена лениво поковыряла рябчика:

– А почему ты не оставил это полиции? Ты подозревал, что я была там?

Я выловил скользкий пельмень:

– Конечно, нет. Но я боялся, что Валюбер будет везде искать подтверждение твоей вины, и надеялся найти улики против истинного убийцы. Это было бы самым лучшим способом оправдать тебя.

– Что-нибудь нашёл?

– Нашёл, только сам не сразу это понял.

– Объясни.

– Я обнаружил на столе пустую бутылку из-под «Кот-Роти», грязные бокалы, один из них со следами помады, кучу окурков люпоновского «Голуаза» и дамских «Лаки Страйк». И никаких, простите, следов прелюбодеяния. Напрашивалось предположение, что в ателье состоялось терпеливое расставание с дамой по инициативе Люпона. Я предположил, что этой женщиной была Марго.

– И ни на секунду не допустил мысль, что там была я, правда?

Я помнил возникшего в себе в тот момент ревнивого, безмозглого беса, но я победил его, я не тронул ни бокал, ни окурки, а следовательно, бес потерпел поражение.

– Ни на секунду, – сказал я с чистой совестью. – Женщина, которая там пила, курила и вытирала полотенцем заплаканные глаза, сразу вызывала подозрение. И если бы я предположил, что это была ты, я бы непременно уничтожил все следы.

– Ты бы спас меня, даже если бы знал, что я убийца и изменила тебе?

– Удивляюсь, что ты даже спрашиваешь. Если бы ты убила его, я бы понял, что он вынудил тебя на это. А измена… Может, конечно, я ретроград и сторонник домостроя, но я бы не позволил французскому правосудию рассчитаться с моей женщиной за её измену. В общем, не буду даже притворяться беспристрастным искателем истины. Я намеревался спасти тебя при любом раскладе и любой ценой. Но ты не могла там быть. Брошенную им женщину Люпон точно не стал бы приглашать тем же вечером на пирушку в узком кругу. И дама, готовая выпивать с ним в его гарсоньерке, не возмутилась бы лёгкой вольностью в ресторане. Было ещё одно доказательство, но тогда я его проглядел.

– Какое?

– Помнишь, я как-то спросил тебя, что ты делала в туалетной комнате ресторана? Ты ещё удивилась, почему я спрашиваю?

– Да, помню, вопрос и впрямь показался мне очень странным.

– Ты сказала, что обновила помаду. Так вот, гостья Люпона, судя по бокалу, пользовалась яркой помадой, но на окурках следов помады не было. Когда я это наконец сообразил, я спросил Валюбера, как выглядел окурок, найденный им под мостом? Он тоже был без помады.

Дерюжин хлопнул ладонью по собственному кулаку:

– Говорил я тебе, что Агнешка курила через мундштук!

Елена повернулась к нему, живо спросила:

– Агнешка? Кто такая Агнешка?

Как может щемить сердце от женского профиля? Лучше не смотреть.

Дмитрий смутился:

– Неважно, была у меня такая приятельница в Варшаве когда-то.

Я спас завсегдатая злачных варшавских притонов:

– Польский шик, видимо. А твои сигареты оставили бы алый ободок и в ателье, и под мостом.