Вкус крови - [12]

Глаза старика были прикрыты, но миссис Лукаш не была уверена, что он действительно спит. Зигмунд объяснял, когда ему вообще приходило в голову что-то объяснить, что в таком положении ему лучше думается. Грейс считала, что в мыслях он возвращается в прошлое и полностью растворяется в нем. А что еще ему было делать, как не погружаться в прошлое? Но, может быть, она не права. Может быть, старик думает о своей жене, Роберте? Хотя и в этом Лукаш сомневалась. Скорее всего, он думает о Клементе Вахе. В такие дни он больше всего думал именно о Клементе.

В следующее воскресенье в Идендейле должен состояться обед с облатками[24]. Почти все польское землячество Идендейла соберется на этот обед в клубе ветеранов – в Доме комбатантов. Грейс знала, что для Зигмунда это всегда самый важный эмоциональный момент в году, более важный даже, чем Вигилия – Рождественский сочельник. В этот день у всех начинается Новый год, но это также и время подумать о своей истории и своем месте в этом мире. Большинство людей, которые придут на обед, естественно, родились уже не в Польше. Но после демократии и Солидарности[25], после того, как появилась возможность вступления Польши в ЕС, некоторые поляки стали все больше и больше говорить о своей культуре, истоках и историческом месте их родины в Европе. Многие, но не Зигмунд. Он вообще мало говорил в эти дни. А когда говорил, то только о прошлом.

Но обед все равно состоится. Хотя сейчас он и передвинулся по времени на январь, все равно все должно быть сделано как положено. Грейс почувствовала во рту вкус свекольного супа, щуки на пару, карпа с соусом из хрена и начиненных грибами помидоров. Дамы, которые устраивали обед, полностью следовали традициям, чего бы это им ни стоило.

Но и в Вигилию, когда все они уселись за стол с одним лишним местом для нежданного гостя, им тоже были поданы двенадцать традиционных постных блюд, по количеству апостолов. Во время этого обеда они обменялись облатками. В последний сочельник этот символ воссоединения и примирения значил для них больше, чем когда-либо. Конечно, прощать нелегко. Грейс знала, что в тот момент Питер думал об их старшем сыне в Лондоне, которому не с кем было встретить Вигилию, кроме как с этой тощей крашеной блондинкой. Как всегда, они послали Эндрю облатки, однако было сомнительно, что он поделился ими с блондинкой. Насколько знала миссис Лукаш, в квартире, которую они снимали в Пимлкоу[26], не было ничего хотя бы отдаленно связанного с облатками, этими драгоценными дарами, которые символизируют Примирение.

Если б это зависело от молодых членов семьи, то они уже давно изменили бы эти традиции. Ричарду и Элис это все давно уже действовало на нервы. Они бы по-быстрому закончили обряд обмены облатками, чтобы перейти к нормальной еде и какому-нибудь американскому фильму по телевизору. Но они предпочитали не расстраивать Зигмунда, особенно в это время года и, уж конечно, в последние месяцы. В это время Примирения можно было забыть друг другу ошибки и просчеты прошедшего года. И в это время не было места спорам.

В сочельник Зигмунд как самый старший в семье взял облатку и предложил ее своей сестре Кристине, благословив ее и пожелав ей здоровья и счастья в наступающем году. Она отломила кусочек и в ответ предложила ему свою. Внимательно глядя ему в лицо, сестра тоже пожелала ему здоровья и счастья, повторяя все те слова, которых от нее ждали, но неожиданно ее голос сломался, и старая женщина расплакалась. Грейс тогда подъехала к ней поближе и обняла за плечо. Однако казалось, что старушка никогда не остановится и будет рыдать все двенадцать дней Рождества, до самого праздника Трех Королей[27]. Весь перед ее лучшего платья был мокрым от слез.

Нахмурившийся Зигмунд ждал, пока она успокоится, чтобы церемония продолжилась и все смогли обменяться облатками со сценами рождения младенца Христа, выдавленными на пресном хлебе, и надкусить их. И только после того, как все это закончилось, они смогли перейти к обеду, который состоял из двенадцати постных блюд. Видно было, что вся семья вздохнула с облегчением. Некоторые из них думали, что Зигмунд произнесет речь об ошибках и грехах уходящего года, как, по его же рассказам, это делали его отец и дед, которые подробно описывали все прошлые ошибки молодого поколения, прежде чем простить их и расчистить место для ошибок будущих.

Если б Зигмунд так поступил, их ждали бы определенные трудности. Ведь притворяться, что ничего не произошло, гораздо проще, когда о произошедшем никто не говорит вслух.

Грейс бросила последний взгляд на Зигмунда, дабы убедиться, что он дышит, и поехала вдоль коридора. Питер находился в теплице, среди своих кактусов и гераней. На стеклянной крыше теплицы еще оставался тонкий слой нерастаявшего снега, так что освещение в помещении было голубоватым.

– С отцом всё в порядке? – спросил он, не повернув головы и не прервав своего изучения колючего монстра, стоявшего на высокой полке.

Его слух был настроен на звук коляски жены. Даже Зигмунд прекрасно его слышал – Грейс ничуть не удивилась бы, если б выяснилось, что старик знал, что она находится в дверях комнаты все то время, пока она его рассматривала. В его духе было притвориться, что он ее не заметил. Питер поступил бы точно так же. Через пару десятков лет он станет точной копией своего отца, в этом миссис Лукаш была уверена. Оба были то упрямыми, то податливыми, то бесстрастными, то вспыльчивыми. Именно непредсказуемость Питера привлекла к нему Грейс в самом начале их знакомства. Правда, в последнее время он полностью себя контролировал, накрепко закупорив внутри все свои эмоции.