Визитная карточка флота - [6]

— Спасибо, Павел, постараюсь…

К половине десятого смотровая площадка на заводском причале запестрела синими спецовками заводчан, среди которых островками выделялись костюмы и военные мундиры гостей. Короткий митинг открыл директор, затем передал слово секретарю городского комитета партии. Его встретили аплодисментами, несколько лет назад он был секретарем парткома завода.

— Дорогие товарищи! — сказал он. — Я сам судостроитель и знаю, какое большое событие спуск на воду каждого нового корабля или судна. Ведь из заводского затона начнет он свое долгое и, возможно, славное для нашей Родины плаванье… И вместе с ним в морях будут всегда тепло ваших рабочих рук и привязанность сердец. Спасибо вам за ваш доблестный труд, дорогие мои земляки!

Так же лаконично и взволнованно говорила с трибуны будущая крестная мать.

— Сынки мои и дочери! Ушла я на пенсию после четырнадцатого своего кораблика. Думала, и помирать мне с этим счетом. Низко кланяюсь вам за то, что вспомнили обо мне, оказали честь высокую благословить со стапеля пятнадцатый!

После митинга директор распорядился по телефону начать спуск. Смотровая площадка притихла в ожидании.

— А я вспомнил вас, Мария Даниловна, — вполголоса сказал секретарь горкома стоявшей рядом крестной матери. — Это же вы мне когда-то всю шею перепилили из-за детского комбината на Сухановке…

— Что было, то прошло, Георгий Яковлевич, нынче у нас пять таких комбинатов да еще два дома отдыха — профилактория для рабочих и служащих.

Сапожникову пригласили поближе к воде, секретарь смотрел ей вслед и с удовлетворением думал про то, как весомо прозвучало «у нас» в устах этой старой женщины, давно уже пенсионерки.

На стапеле между тем раздалось несколько команд, и вдруг рыжая от сурика громада корабля шевельнулась и, быстро набирая скорость, поползла вниз. Громкое «ура!» прокатилось по смотровой площадке, вверх взметнулись замасленные береты заводчан.

Когда форштевень крейсера коснулся поверхности воды, об него со звоном разбилась бутылка шампанского, и пенистый след от вина тотчас же был смыт вздыбившейся волной. Корабль вначале грузно осел в воду, затем вскинулся над белесым водоворотом, колыхнулся несколько раз и с неторопливой важностью поплыл от причала. Навстречу ему торопились два закопченных, словно жуки, портовых буксирчика.

На самой верхней надстройке крейсера стояла кучка людей, восторженно махавших руками. Контр-адмирал Русаков разглядел среди них младшего брата Павла.

— Твое место занимает, Сергей Прокофьевич, — с улыбкой заметил он, обращаясь к Урманову.

Тот лишь улыбнулся в ответ, продолжая разглядывать лениво раскачивающийся на разведенной волне остов нового корабля.

Сергей вырос возле моря и среди моряков, потому уже в пятилетнем возрасте уверенно отличал эсминец от сторожевика. Он хорошо помнил неуклюжие, как утюги, крейсеры 30-х годов, тихоходные угольные тральщики, тянувшие за трубами дымовые завесы, переоборудованные из грузовых пароходов минные заградители. Не до красоты было тогда с трудом возрожденному военному флоту. Потому-то белыми лебедями среди утиной стаи выглядели поначалу уцелевшие после гражданской войны «новики» да лидер эсминцев, построенный для нас зарубежной фирмой.

Иное дело теперь… «Если увидишь в солнечном мареве идущий навстречу стремительный дредноут, от стройных обводов и кружевных надстроек которого невозможно оторвать взгляд, знай наверняка: он идет под русским флагом», писал недавно один английский журналист, а уж британцы издавна знают толк в кораблестроении и мореплавании.

Вот и сейчас, угадывая опытным глазом будущую красу среди аляповатого хаоса лесов, окружающего мачты и ярусы рубок, Урманов представлял, сколько восхищенных и завистливых взглядов выпадет на долю «Горделивого» в морях-океанах.

«Мы с тобой будем добрыми друзьями, верно, парень? — мысленно, словно к одушевленному существу, обратился к кораблю его будущий командир. Станем понимать друг друга с полуслова…»

— Объясняетесь в любви, командир? — заметив его беззвучно шевелящиеся губы, добродушно усмехнулся контр-адмирал. — Таким бы сам адмирал Ушаков не погнушался покомандовать. Считай, что ты вытащил счастливый билет, Сергей Прокофьевич.

— Мне с детства везет, — ответил ему Урманов.

Буксиры между тем подвели крейсер к причалу монтажного цеха и пришвартовали лагом к тому месту, где ему предстояло стоять до тех пор, пока не соберут и не апробируют последний механизм. Только после этого поднимется на его гафеле государственный флаг и крейсер отправится в первое свое плавание на ходовые испытания.

С носа и кормы на стенку подали широкие грузовые сходни, и директор пригласил гостей на палубу.

— Прошу только поберечь фраки, — пошутил он. — Флотской чистоты пока не гарантируем!

Следом за директором ступил на трап секретарь горкома, за ним контр-адмирал Русаков. Сергей Урманов шел четвертым, и вряд ли кто другой испытывал такой же щемящий душу трепет. Только тот, кому довелось пройти весь тернистый путь от скромного лейтенантского поста до командирского мостика, может оценить тот момент, когда впервые поднимаешься на борт своего корабля. СВОЕГО — в высшем морском смысле этого слова, ибо для каждого матроса и офицера экипажа он тоже свой, но для командира он СВОЙ в превосходной степени.