Визит в Поднебесную - [9]

После шести дней пребывания в Син–Сяне мы поехали на юг сначала поездом, а потом на такси в Хан–Чжоу. Ехали вдоль Великого канала, соединяющего Пекин с Хан–Чжоу, идущий через половину территории Китая, с бесконечным караваном барж, почти утопающих в воде. Этот канал, как и Великая стена, был построен на заре цивилизации, прокопан через множество поперечных речек, течение в нём трижды меняется, и иногда он проходит выше окружающей местности по громадной земляной насыпи, укреплённой каменными стенами.

Вся дорога забита гружёными грузовиками, везут кирпичи, солому, коробки, цемент, соль, мусор. Дороги пыльные, и машины покрыты пылью, как крашеные, будто везде бетонные заводы, но это из‑за лёсса, покрывающего долины. Почти нет закрытых американских грузовиков, с неизвестным, тут всё напоказ — открытые грузовые машины, выпускающие дым прямо в воздух. Жёлтая лёссовая пыль, смешанная с дымом машин, создаёт вокруг дороги воздушный ореол. Видели, как везли целый дом из хрюкающих поросят, сидящих друг на друге, лежащих и висящих в клетках. В многообразном проявлении обыденной жизни поросячья машина была впечатляющей. Жаль, что не успели сфотографировать поросят. Они с визгом промчались мимо. Дома вдоль дороги напоминали замки со стеклянными высокими крышами. Архитектура этих строений удивила сочетанием, синтезом современного стеклянного стиля с древними китайскими формами. Три–четыре этажа с балконами и беседками. Крыши стеклянные из разноцветного стекла. Лёня попытался их зарисовать. И опять удивились, как в Китае на каждом шагу соединение, синтез, контраст современного и древнего, нищего и величественного, откровенности и тайны.

Приехали к подковообразному отелю–небоскрёбу, сверкающему блеском стёкол, огнями и флагами всех стран. Наш номер оказался на двадцатом этаже, окна выходили прямо на восток, на холмы, на восход солнца. «На рассвете у края штор — капли белой росы». Рассвет несколько дней волновал меня. Мягкий свет появлялся откуда‑то из‑за округлости земли, сначала маленькой полосочкой как предупреждение, затем пронизывал половину неба и, становясь светлее и светлее, свет замирал. Все предметы начинали светиться изнутри, всё делалось прозрачным, как воздушный жемчуг. Я застывала в окне и смотрела в сторону восходящего солнца. В следующее утро я ждала появления этого прозрачножемчужного воздуха, мне хотелось опять пережить это великолепие — момент перехода от тьмы к свету. Перед последним рассветом (мы уезжали в Шанхай), водитель такси несколько раз останавливал машину, чтобы мы полюбовались восходом, и, показывая на появление солнца, сам молча замирал. Чем заняты были его мысли? Тем, чему учил Конфуций и его последователи — восхищением природой и красотой?..

Этот водитель возил нас по окрестностям (такси в Китае очень дёшево), мы с ним объяснялись знаками, и если же знаки не расшифровывались, то прибегали к телефону, и гостиничные сотрудники нам помогали.

В один из первых дней нашего пребывания в Хан–Чжоу мы поехали высоко в горы по серпантиновой дороге через дремучий лес и посетили буддийский храм на одном из скалистых холмов. Дорога для машин закончилась, и к храму повела удобная тропа, выложенная большими каменными плитами.

Как посмотреть на буддизм с его влечением в Ничто, с подъемом над временем, пространством, индивидуальностью? Трудно так с налёту прочувствовать притягательность буддизма, тем более что внутри есть предвзятость, отталкивание от «летающих в астрал». Читала о буддизме у отца Александра Меня в его книге «У врат молчания» — «Величие Будды в том, что… он провозгласил спасение главной целью религии». Взглянем на спасение.

Дорога резко повернула, и мы подошли к отвесной, как стена, скале, будто с окнами, — то были карстовые пещеры, и в них селились буддийские монахи. Здесь они находили покой созерцания, погружаясь в перспективу воздушного простора мира и в глубины своей души — хотели приблизиться «к порогу священного Молчания», отрешиться от собственной природы и достигнуть в медитации состояния лёгкости и пустоты, освобождая себя от воображения. Небольшие пещеры — окна, как глазницы с видом на причудливые облака, озарённые солнцем, на живописное ущелье с деревьями и травами. Приятный и спокойный вид. Существуют ли страсти, возмущающие мир? Может, тут и есть спасение?

В этих пещерах сохранились фрески цветов, животных, показывающих прелесть мира. А по учению Будды — это есть тлен и бессмыслица, ведь он стремился развенчать преходящую жизнь, представить её как царство страданий, и «несомненно многое бы сам Гаутама осудил бы, как чуждое его учению». Но так всегда. Подошли к храму, грозно возвышающемуся среди скал. Перед храмом светильники и очищающая митра. Посетителей немного, видно, слишком высоко.

Этот храм сферический, холодный, и хотя не всё привлекает в этом храме, но он достоин удивления. Четыре статуи Будды обращены к четырём сторонам света. Я представляла Будду с юным и кротким лицом, погружённым в глубокую тайную думу. Эти статуи были слишком страшными, Будды толстые, раскрашенные, не возвышенные… не погружённые. Народные.