– Елы-палы! – Вера Семеновна в восторге застучала кулачками по коленям. – Во дает! Во пляшет!
Вскоре сидевшее в кресле туловище поплыло – верхняя часть, в пиджаке, плюхнулась под стол; нижняя, в брюках, затихла на сиденье. Из рукавов и брючин медленно потекла сизая кисельная жидкость.
– Кажись, дело сделано, – Смерть мельком чиркнула карандашиком в записной книжке, спрятала ее на место. Проходя мимо стола, она неодобрительно покосилась на кресло.
– Предлагала же ему, как человеку. Тоже мне радость – разорвался! И никакого кайфа. Эх-хе, – и Вера Семеновна плотно закрыла за собой дверь. Неожиданно рывком включился вентилятор, за окном с шумом поехали машины. В комнате стало жарко.
Мокрый пиджачный сверток под столом зашевелился. Отдирая пуговицы, из него с трудом вылез Федор Алексеевич. Маленький такой, голенький, с лысиной и бородкой.
Из брюк на кресле вылупился второй Михин, тоже голый, тоже маленький.
– Пошли отсюда, – пискливо потребовал Михин-первый, – вот-вот япошки припрутся.
– Точно, – согласился Михин-второй.
Подсаживая друг друга, они забрались на подоконник.
– Хе-хе, – от восторга звонко хлопая себя ладошками по выпуклому животику, сказал Михин-первый, – самое смешное-то знаешь что?
– Что? – радостно спросил Михин-второй.
– Да то, что я… то есть мы… теперь для любой Веры Семеновны официально мертвы. Сечешь?
– Секу, – ответил Михин-второй. – Больше она к нам не заявится.
– Айда в цирк лилипутами работать! – задорно предложил один из Михиных другому, – пока до нормы не вырастем.
Второй согласно кивнул.
Легко, словно парашютисты с крыла самолета, они прыгнули с подоконника на зеленый уличный газон, навстречу своей новой и вечной жизни.
Голенькие.
В чем Смерть родила.
