Византия. Удивительная жизнь средневековой империи - [135]

Византийцы, не имевшие серьезного образования, тоже проявляли любопытство к трудам древних авторов, интересовались, как строились их города, о ком сделаны дохристианские надписи, кого изображают скульптуры. Эти философы-самоучки изучали другой аспект языческого прошлого, занимались идентификацией античных зданий, памятников и бюстов, которые продолжали украшать города Ближнего Востока даже в позднем Средневековье. Разумеется, они нередко ошибались, путали античные идеи и христианские. К примеру, они считали, что Афина, богиня-девственница, была прообразом Девы Марии – Богоматери. Но языческая приверженность Плифона Зевсу, результатом которой стала его литургия древним богам, не могла бы расцвести столь пышно, если бы не существовало давней традиции изучения Древнего мира.

При дворе и в домах знати образование давали не только сыновьям, но и дочерям, поэтому женщины в Византии играли необычно большую роль. Конечно, все зависело от обстоятельств, но, в принципе, они могли влиять на ситуацию даже в высших слоях общества. Некоторые осуществляли влияние косвенно, но иногда открыто – через мужчин-правителей. Такими, к примеру, были императрицы Ирина и Феодора, остановившие иконоборчество, или сестры Зоя и Феодора – последние представительницы Македонской династии. Почти 1200 лет череда выдающихся женщин, начавшаяся от Елены, матери Константина Великого, которая в 326 г. отправилась в паломничество в Иерусалим, чтобы строить церкви и раздавать войскам деньги, и до Елены Палеологины, супруги Иоанна II, правителя Кипра из Лузиньянов. Она была регентшей на острове с 1442 до 1458 г.

Восхищение классическим прошлым отличало Византию от западного христианства на протяжении всего раннего Средневековья. Византийская преданность была долгой и неизменной, являясь не только источником вдохновения, но и своего рода ограничением. Хотя имели место особенно яркие творческие периоды, например конец XIII – начало XIV в., в них, строго говоря, не было ничего фундаментально нового. И наоборот, когда итальянцы начали исследовать свое дохристианское прошлое, они сумели вызвать всплеск интереса, который положил начало тому, что мы сегодня называем Возрождением. Их сравнительная оторванность от греческой и римской мысли и культуры вызвали любопытство и энтузиазм иного рода, которые привели к исключительно самоуверенному обращению с наукой и к рождению светской истории. Следуя этой традиции, западное Просвещение заклеймило византийскую культуру как иррациональную или неуместную, несмотря на то что ее лидеры заложили основы современного изучения истории. Надеюсь, я сумела объяснить, что они не смогли оценить.

Таким образом, Просвещение продолжило западный антагонизм к Византии, который строился на протяжении многих веков. Хотя тысячелетнее существование Римской империи на Востоке имело для Запада жизненно важное значение и обеспечило его необходимыми ресурсами, тем не менее начиная с VIII в. и далее в отношении к Византии прослеживается отчетливая враждебность. Византия была не только ответственной за иконоборчество, осужденное как ересь; даже использование византийцами греческого языка виделось в негативном свете, поскольку этот язык считался неразрывно связанным с языческим дохристианским миром. Такая нетерпимость не смягчилась даже после окончательного осуждения в 843 г. иконоборчества. Даже наоборот. Как убедительно показал Крис Уикхэм, отношение Запада стало даже более неприязненным – Ноткер назвал греков трусами и глупцами. Тенденция укоренилась надолго.

Враждебность к грекам совпала с экономической оживленностью в Венеции и Генуе – а византийцы в это время сражались с наступающими сельджуками. Поворотным моментом стал 1204 год: позорное разграбление христианского города крестоносцами, якобы направлявшимися сразиться с неверными, и огромная добыча, увезенная ими на Запад. Единственным способом оправдать осквернение древних христианских святынь, убийства, насилие и жестокость по отношению к собратьям по вере, равно как и неправедную добычу, стало осуждение византийцев как схизматиков, еретиков и лжецов. Систематическая клевета на Византию, продолжающаяся по сей день, уходит корнями в старания крестоносцев оправдать свою жадность и беспринципность.

Статус Византии не изменился, даже когда ее ученые, такие как Мануил Хрисолор, внесли весьма существенный вклад в науку итальянского Возрождения. В конце XIV в. во Флоренции он давал уроки древнегреческого языка. Его грамматика помогла многим западным интеллектуалам прочитать тексты Платона и Аристотеля в оригинале, а его ученики стали выполнять грамотные переводы. Некоторые итальянцы, такие как Франческо Филельфо, искали учителей греческого языка в Константинополе. В 1420-х гг. он учился вместе с Георгием Хрисококом, женился на дочери Хрисолора и подготовил латинские переводы Ксенофона и Плутарха.

Ферраро-Флорентийский собор (1438–1439), формально объединивший церкви, не смог изменить отношение. И хотя лекции Плифона о текстах Платона вызывали восхищение флорентийцев, а его слава привлекала покровителей, в том числе Козимо Медичи и Сигизмондо Малатеста, западные участники собора не испытывали симпатии к их восточным коллегам. Да, нельзя было не оценить совершенное владение Плифоном греческими текстами, но вряд ли его поклонники задумывались, действительно ли он поклоняется древним богам или все-таки нет. Студент Хрисолора Гуарино использовал подготовленный Плифоном полный текст «Географии» Страбона для перевода на латынь, а позднее Марсилио Фичино перевел также выполненное Плифоном издание Халдейских оракулов (еще один сомнительный древний источник туманных пророчеств). Не оценили византийцы и величайшую работу Плифона «О том, чем отличается Аристотель от Платона», которую систематически сжигали как потворство язычеству. Так что стереотип Византии был также укреплен внешними силами.