Виза на Кубу - [2]

Херминия сочла неумным сопротивляться, когда Луис Мигель начал теребить се груди.

Пыхтя, как паровоз, кубинец опрокинул ее на письменный стол, в то время как Херминия незаметно помогла ему расстегнуть брюки. Он набросился на нее как ненормальный и удовлетворился в мгновение ока. Затем, пресытившийся и великодушный, Луис Мигель спросил у нее:

— Чем бы ты хотела заниматься, кроме jinitera[11]?

— Танцовщицей в «Тропикане»...

Самое красивое кабаре Гаваны, настоящее заведение. Там могли работать только девушки, получившие рекомендацию члена партии. Помимо более высокой зарплаты, они имели время от времени возможность поживиться долларами какого-нибудь туриста... Луис Мигель все устроил.

С тех пор они виделись в posadas[12], или в парке Ленина, или даже в отеле «Свободная Гавана». Это особенно восхищало Херминию: после каждой встречи она часами принимала ванну, потому что шампунь и мыло были предметами роскоши на Кубе...

Она нигде не была столь податливой, как в номере пришедшего в упадок роскошного отеля... Однако в этот раз, прежде чем лечь в постель, Херминия попыталась оттолкнуть Луиса Мигеля.

— Подожди! Подожди!

— В чем дело? — уже свирепея, недовольно воскликнул Луис Мигель.

Несколько раз она ему устраивала сцены с отказом, чтобы выманить у него подарок. Херминия Тамарго оказалась ужасной чертовкой и к тому же шлюшкой. К сожалению, Луис Мигель, страдающий «титиманией», уже не мог без нее обойтись.

Машинально его рука сжала острую и крепкую грудь. Херминия надулась.

— Там один seguroso[13] остановил меня в холле.

— Ты показала ему пропуск?

В свое время он ей сделал фальшивый пропуск для кубинцев, работающих в отелях для иностранцев, который давал возможность проходить через охрану.

— Да, — ответила Херминия. — Но он мне назадавал кучу вопросов. Я ему сказала, что работаю горничной. Он записал мое имя.

Кубинец пожал плечами.

— Пустяки. Если у тебя возникнут проблемы, скажешь, чтобы приходили ко мне.

Все сколько-нибудь важные кубинцы имели свою «тити». Это было принято, и в этом смысле царило полное попустительство. Пережиток мужского превосходства, который Революция не смогла победить. Луис Мигель подумал, что этот инцидент оказался кстати. Это укрепляло его алиби относительно его присутствия в «Свободной Гаване». Даже самый тупой гэбист поймет, что можно делать глупости из-за девчонки типа Херминии. Желая окончательно успокоить ее, он прошептал ей на ухо:

— Потом пойдем в валютный. Им привезли купальники из Бразилии...

А он возьмет себе бутылку «Джонни Уокера».

Херминия сразу заворковала, прижимаясь низом живота к своему любовнику, становясь вновь податливой и полной порока, что приводило его в неистовство.

— Мой конь! — прошептала она, массируя возбужденную плоть Баямо.

В принципе, это было прозвище Фиделя Кастро. Кубинцы говорили, что у него это хозяйство было огромных размеров. Признак мужского достоинства Луиса Мигеля давал повод называть его так.

Задыхаясь, он крутил ее необыкновенно длинные соски, Треск молнии, которую расстегнули умелые пальцы, отозвался во всех нервных окончаниях его тела. Потом было восхитительное ощущение от прикосновения руки к его воспаленной плоти. Во власти чудесного головокружения он пошатывался посреди комнаты.

Она бесстыдно посмотрела на Луиса Мигеля.

— Как ты хочешь, моя любовь?

— Mamame la pinga![14]

Голос Луиса Мигеля охрип от предвкушаемого удовольствия. Херминия послушно встала на колени и прильнула к нему. Кубинец захрипел от наслаждения, нажимая на голову блондинки.

Херминии всегда нравилось возбуждать мужчин таким образом, чувствовать их в своей власти. Предчувствуя близящийся конец, Луис Мигель взревел и отстранил ее голову назад.

— Стой, чертовка! Пойдем на кровать. Как это у тебя так хорошо получается?

Он задыхался.

Херминия скромно опустила глаза.

— Этому меня научил один товарищ, пионер, — тихо сказала она. — В школе Сиэнфуэгос. Мне было 12 лет, и как-то раз он пошел за мной в туалет. Он был очень красивым, похож на Че, и тогда я позволила ему поласкать меня. Потом он достал свой член и сказал, чтобы я наклонилась. Я присела, и одним махом он всадил его мне в рот...

— А после того? — побагровев, выдохнул Луис Мигель. — Он не пытался тебя трахнуть?

Опустив глаза, Херминия продолжала свое дело.

— Нет, нет, — заверила она. — Он хотел лишь, чтобы я брала в рот. Моя стажировка длилась две недели, и он приходил ко мне каждый вечер.

— И с тех пор ты его не видела?

— Нет, он исполнял свой интернациональный долг в Анголе, и его убили.

Луис Мигель Баямо агонизировал от удовольствия. Кровь стучала в его мужском естестве и в висках. Бормоча непристойности, он опрокинул Херминию на низкую кровать и сам упал на нее, задирая короткое платье. Когда она с ним встречалась, она никогда не надевала трусиков. Сходу он легко проник в нее. Согнув ноги как лягушка, Херминия царапала ему бока. Луис Мигель каждый раз удивлялся тому, с какой легкостью это маленькое тело вбирало его в себя.

Скрестив ноги у него на спине и зацепившись за его шею, Херминия умоляла:

— Давай! Глубже, мой конь! Раскрой меня надвое!

Всегда эта лирика тропиков!