Вивьетта - [17]

Дик смущенно провел рукой по лбу. Он чувствовал, как его личность растворяется в личности спокойного господина; какой-то странный красный туман застлал его глаза.

— Начинайте! — вскричала Вивьетта. — Посмотрите на Екатерину. У нее текут уже слюнки в ожидании рассказов о кровопролитиях.

Дик не мог припомнить, с чего именно начинал обыкновенно. С минуту он бессмысленно смотрел на стол, потом наудачу взял с него какое-то оружие и, сделав над собой большое усилие, начал.

— Вот это сабля XVI столетия, толедской работы, по преданию принадлежавшая Козьме Медичи. Видите здесь герб Медичисов. Рядом с нею сабля той же эпохи, принадлежавшая лишь менее знатной особе. Впрочем, я предпочел бы ее, если бы надо было убить кого-нибудь.

Он описал затем еще пару предметов. Потом, взглянув через плечо на Остина и Вивьетту, в сторонке беседовавших тихим голосом, он замер, и капли пота выступили у него на лбу. Голос Екатерины привел его в себя.

— Это самострел, не правда ли? Которым древний моряк подстреливал альбатросов?

— Да, самострел, — сказал Дик. — Железная петля внизу предназначена для того, чтобы всовывать в нее ногу при натягивании его.

— А это, — проговорила Екатерина, указывая на продолговатый стальной предмет, заканчивающийся большой шишкой с иглами, — это, должно быть, семейная палица. Помнится мне, я ее уже видела.

— Да, это палица.

— Какими кровожадными людьми были, должно быть, ваши предки!

Остин со смехом подошел к ним.

— В нашей семье существует предание, что однажды матушка осталась одна в доме и настаивала на том, чтобы эту палицу положили у ее изголовья в спальне на тот случай, если нападут грабители. Но почему, Дик, ты предоставляешь мне рассказывать вместо себя?

Дик сжал кулаки и, пробормотав что-то, повернулся и направился за экран. Вивьетта пошла за ним.

— Вы совсем нескладно рассказываете. Похоже что вы это делаете неохотно.

— Вам это удивительно? — спросил он хрипло.

Вивьетта восхитительно играла с огнем.

— Как, разве мы недостаточно интеллигентны для вас? — с детски невинным видом спросила она.

— Вы хорошо понимаете, что я имею в виду.

— Не имею ни малейшего представления. Я знаю, что вы во всяком случае могли бы быть повежливее.

Он засмеялся. Обыкновенно он мало был доступен чувству юмора, но теперь сердце его горело, горло сжималось, а глаза застилал красный туман.

— О, я буду вежлив, — заворчал он. — Честное слово, я буду вежлив! Можно переживать адские мучения, и тем не менее надо улыбаться и быть вежливым.

Он схватил первую попавшуюся под руки вещь, шлем, стоявший на ящике, и понес его по ту сторону экрана.

— Екатерина, Вивьетта говорит, что я плохо читаю свою лекцию. Прошу прощения. Я в начале несколько смущаюсь, но потом воодушевляюсь темой. О чем вам хотелось бы услышать?

Екатерина обменялась взглядом с Остином.

— Не отложить ли нам окончание до другого раза?

— Да, старина. Отложим до завтра. Завтра ведь день твоего рождения.

— День рождения? Какое это имеет отношение к делу? Кто знает, что может случиться до завтра? Нет, нет. У меня все в порядке, — вскричал он дико. — Вы здесь, и вы прослушаете до конца. Я постараюсь быть интереснее. Смотрите! — сказал он, указывая на шлем, который держал в руке. — Это шишак времен Кромвеля. Он был захвачен в битве при Нэзби нашим предком. В нем была отрезанная голова. Ее отсек меч честного джентльмена, отправившего на тот свет пуританского, чванного, лицемерного негодяя…

Он с треском швырнул шлем на стол, точно это была голова негодного пуританина. Он схватил другое оружие.

— Вот это бердыш. Достаточно пронзить им человека и немного повернуть его в ране, чтобы ему пришел конец. Эта кисточка предназначена для того, чтобы впитывать в себя кровь и не давать загрязниться рукоятке. Вот великолепная вещица, — он продвинулся вперед, взяв одну из ряда разложенных им шпаг и протягивая ее Екатерине. — Одна из достопримечательностей коллекции, французская шпага для дуэли середины XVIII века. — Он повертел ею, чтобы засверкал клинок. — Надежна по самую рукоятку, а? Хорошо, должно быть, жилось в те дни, когда можно было обнажить ее при оскорблении и отнять жизнь у оскорбившего вас человека. Приятный утренний воздух, гладкая зеленая лужайка, скинутая обувь… в одних сорочках и брюках… лицом к лицу с человеком, которого ненавидишь… и эта сверкающая, великолепная змейка жаждет его крови… А затем… — он сделал выпад, откинув левую руку, напряженно всматриваясь в воображаемого противника, — а затем, звон стали и, вдруг, ага! Клинок по самую рукоятку исчезает, на рубашке выступает большое красное пятно, враг вскидывает руки и падает: он убит. Он мертв! Мертв! Мертв! Ах, какое прекрасное было то время!..

Екатерина слегка вскрикнула от страха и побледнела. Вивьетта захлопала в ладоши.

— Браво, Дик!

— Браво, Дик! — вскричал Остин. — Исполнено в высшей степени драматически.

— Я и не подозревала, что вы такой хороший актер, — заметила Вивьетта.

Дик стоял, задыхаясь, опустив руку на рукоятку шпаги, острием касавшейся пола.

— Право, с меня, кажется, довольно, — проговорила Екатерина.

— Нет, еще нет, — глухим голосом сказал он. — Я и половины не показал вам. У меня есть вещи гораздо интереснее.