Вивьен Ли. Жизнь, рассказанная ею самой - [3]

Если у меня действительно маниакально-депрессивный психоз, как ты доказывал всем, то мне самое место вот в такой больнице или где-то в подобном месте. Я солгала доктору, что не помню, как попала в больницу, конечно, все помню.

Сорвала съемки «Слоновьей тропы», приняв Питера Финча за тебя, у меня случилось несколько приступов один за другим. Можно сколько угодно кричать, что это из-за невыносимых условий на Цейлоне, от усталости и обиды, из-за постоянных унижений, но суть неизменна – я в психушке и попала сюда принудительно из-за того, что оказывала яростное сопротивление медсестрам и врачам. Весь мир знает, что я психически ненормальна! Но это означает, что никто больше не захочет связываться со мной ни в театре, ни в кино. И тебе, Ларри, я тоже не нужна, иначе ты был бы рядом, а ты старательно меня избегаешь.

И родители сбежали. Никого, кто мог бы прийти на помощь, просто поговорить. Одна…

Ларри, желаю тебе никогда в жизни не испытать такого страшного одиночества. А ведь ты псих ничуть не меньший, чем я, только я прячу все свои обиды и эмоции внутри (когда их становится слишком много, они выплескиваются приступом), а ты срываешься на окружающих, прежде всего на мне.

Если я не смогу работать, как прежде, не смогу быть радушной хозяйкой большого гостеприимного дома, не смогу ничего дать своей дочери, не смогу играть, то к чему выбираться из этой палаты? Может, лучше смириться, так всем удобней, не нужно изображать заботу о бедной Вивьен, ты сможешь оформить развод и снова жениться, ставить шекспировские пьесы и играть все главные роли в театре, беря в партнерши тех, кто не составит тебе конкуренцию в борьбе за симпатии зрителей…

Черт его знает, Ларри, может, я и смирилась бы. В том состоянии, в котором я была, все еще оглушенная наркотиками, безнадежностью, ощущением покинутости, ненужная, нелюбимая, нежеланная… я не хотела даже бороться. Кто я? Чучело, страшилище, уродина! И это та, что совсем недавно славилась своей красотой, за которую даже упрекали.

Маниакально-депрессивный психоз! Я читала об этой болезни. Конечно, можно возразить, что ею страдают многие актеры, художники, вообще те, кто занят творчеством ежедневно, но это не оправдание. Они же не кидаются на пол с рычанием и не кусают медсестер, пытающихся сделать укол. То, что укол не нужен и даже вреден, не в счет, главным было сопротивление и нежелание подпускать к себе кого-то. Медперсонал в таком случае не церемонится, я знаю.

Ну и кто я после этого?

Это я уверена, что мне нужно всего лишь твое присутствие, твое одобрение, твоя любовь, другим этого не докажешь. Чтоб из-за недостатка любви рычать и кусаться? Глупости! Слоновья доза снотворного или наркотиков – и пусть спит! Откажет печень? Тем лучше. Свихнется окончательно? Ничего, есть электрошок.

Хороша перспектива? Я прошла через это, Ларри. С твоей помощью, дорогой.

Мне должен бы помочь ты, ведь мои срывы в большой степени твоя «заслуга».

А помогла…

Я привычно дремала – бездумно, безрадостно, безнадежно в ожидании непонятно чего. И вдруг…

Запах роз был настолько явственным, что заставил обернуться. На столике рядом с кроватью стоял красивый букет в красивой вазе! Это он источал такой божественный аромат. На лице невольно появилась улыбка, я люблю розы, ты помнишь. Хотя сейчас это неважно – помнишь или нет.

А рядом с букетом лежала пудреница, стояли духи и еще кое-какие мелочи.

Я изумленно разглядывала сокровища и вдруг заметила женщину в белом халате у двери. Она улыбалась:

– Вам пора просыпаться по-настоящему. В душе повесили большое зеркало. Только осторожно…

Сказала и исчезла за дверью.

Кто она и откуда знает, что я люблю именно «Кристиана Диора»?

Я попеременно нюхала то розы, то духи до одурения, пока не чихнула. Поплелась в душ, поразившись тому, что в дверном проеме занавеска, которой раньше не было. Знак доверия? На полочке душистое мыло… И зеркало…

М-м-м… Еще неизвестно, что лучше – иметь это зеркало на стене или не иметь. Пока его не было, я хотя бы не вполне представляла, во что превратилась.

Где Скарлетт, где леди Гамильтон, Клеопатра… где просто Вивьен Ли, которую столько ругали за внешность, считая красоту помехой талантливой игре?! В зеркале отразилось настоящее чучело с безобразно отросшими волосами, всклокоченное, бледно-зеленое, искореженное… с синими кругами, сеткой морщин вокруг глаз и на лбу. Но ужасней всего сами глаза – в них боль и страх. И вот этот страх вполне можно принять за безумие.

Попытка улыбнуться положение только ухудшила. Сама улыбка вышла кривоватой, а выражение глаз не изменилось. Я едва не зажмурилась от ужаса. До чего же меня довели, если страх поселился столь прочно!

Да, Фрейденберг прав – выпускать вот этакое за пределы клиники нельзя, снова упекут куда-нибудь. Сумасшедшая… Господи, что же мне кололи, если я пришла в такое состояние?! Если честно, болело все – внутренности, кости, особенно голова и легкие. Каждый вдох давался с трудом. Неудивительно, человека с туберкулезом обкладывали льдом! Хорошо хоть надсадного кашля с кровью нет.

Мелькнула дурацкая мысль: может, начать кашлять, чтобы они, испугавшись, отправили меня в больницу для легочных больных, оттуда выбраться будет легче. Нет, не отправят… наоборот, запрут в палате насовсем и еду будут просовывать в окошко в двери, как заключенной.