Виварий - [74]

Они не особенно удивились, когда дверь лаборантской отворилась и в помещение вошел Ковбой-Трофим, сопровождаемый двумя замами своими: по хозяйству и строительству, и уставившись на негра спросил по-русски, медленно поворачивая голову к Станиславе, понимая почти сразу, что занимались они здесь любовью:

— Разве ему разрешили ходить, милочка…, и так далеко?

— Он в порядке, Глебваныч! — сильно краснея и робея ответила лаборантка, впервые видя близко всемогущего директора Цеха, и набираясь смелости и странного желания поделиться с ним всем, что знает и любит, забыто проокала неожиданно для себя: — У Ленсонны, что прооперировола его, рука легкоя очень токая… и теперь но нем зоживоет все, кок но собоке…, — и посмотрела на Фрэта, довольная заявлением своим.

Но Ковбой-Трофим не стал реагировать ожидаемой улыбкой и подбадривать ее, а строго произнес: — Хорошо! Значит он сможет приступить к исполнению обязанностей через неделю… Попроси его позвонить в Питсбург…, и переходя на английский, и обращаясь к Аврааму, забывая про своих замов, замерших молчаливо за спиной, не всегда легко подбирая слова, сказал:

— Технический проект ремонта Вивария готов и подписан всеми сторонами… Ваша миссия… дружище состоит в чисто менеджерских функциях: станете присматривать за качеством исполнения… Можете быть уверенны, некоторые ваши советы, как и опыт, мы обязательно учтем… — Ковбой говорил слишком официально, будто выступал прилюдно или интервью давал, а не стоял в грязной комнатке, задрав голову, чтоб видеть целиком негра, только что занимавшегося любовью с его лаборанткой, и было заметно, что в речи своей использовал выученные стандартные формулировки, отчего Абрам легко въезжал в текст…

Негр помедлил немного и ответил ему, широко улыбаясь, стараясь говорить помедленнее, без жаргона:

— Прежде, позвольте поблагодарить вас и ваших сотрудников, уважаемый доктор Трофимов, что спасли мне жизнь… Удивительное умение…, а институт ваш…, — тут он не смог удержаться и добавил несколько слов на жаргоне, заставив академика удивленно повернуть голову к Станиславе.

— «Big deal! I get it up!», — повторила Слава, — зночит…, это… ну… "Цех наш просто выше всяческих похвал ".

— Мой патрон, доктор Хьюз, побывавший здесь, считает, что лучшим решением стала бы тотальная перестройка Вивария, продолжал настойчиво Авраам. — Он готов через соответствующие фонды предоставить дополнительное финансирование. Надеюсь, он успел обсудить эту тему с вами по переписке и телефону. — Абрам закончил и гордый посмотрел на Станиславу.

— Хорошо! — сказал Ковбой-Трофим уклончиво. — Спустимся в подвал…, где вас ранили…

— А там и у Ленсанны почку бондиты… вырезоли…, а до того она запертоя в той же ихней опероционной Обрашку прооперировола, от смерти спосая… — Осмелевшая Слава демонстрировала осведомленность, стараясь подчеркнуть заслуги Лопухиной, которую теперь не просто обожала…, боготворила…

В операционной, несмотря на холод, стоял тошнотворный запах долгого пребывания человека, лишенного привычных удобств; на полу, углам — окровавленный перевязочный материал, шприцы, сдвинутая к операционному столу дорогостоящая медицинская аппаратура и повсюду резиновые пробки от бутылок с внутривенными растворами и антисептиками… Ковбой-Трофим нагнулся, поднял с полу несколько пробок, оглянулся мимолетно в поисках мишени и почти негляда послал пару в дальнее эмалированное ведро, механически, не стараясь особенно попасть и не целясь, так стряхивают снег с пальто или крошки со скатерти на столе, и тут же забывая об этом, подумал:

— Старею… и величие, похоже, испаряется, и приказы не исполняются: сначала Елена…, теперь Толик, сукин сын…, и, не оборачиваясь, бросил замам:

— Распорядитесь, чтобы всю дорогую аппаратуру отсюда перенесли в Цех, пока не растащили… — Потом повернулся к Фрэту и спросил по-английски: — How did you find her, Frat?

— I'm a dog, sir…, a hunting dog… — и, переходя на русский и садясь перед Ковбой-Трофимом на задние лапы, добавил: — Проведя здесь почти неделю после нефрэктомии…, которую делали кое-как…, совсем одна…, без еды, перевязочных материалов и лекарств, питьевой воды и одежды…., и выжив вопреки всему, она стала… гугенотом, реформатором… смелым и непримиримым …

— Что?! — заорал академик, перебивая Фрэта, не вьезжая в его конфессиональную терминологию. — Что за вздор, охотничья собака?! Какие гугеноты?! Что, ей смелости не хватало раньше?! На троих было… Понял, лабораторное животное…? — Он постепенно успокаивался.

— Как иначе должен вести себя неверующий с Богом? Она тоже удивлялась, сэр… Однако в одиночестве каждый видит в себе то, что он есть на самом деле… К счастью, доктор Лопухина унаследовала от своих предков не только достоинство и светлый ум… У нее невероятная сила духа, трудолюбие и вера… в себя… Понимаете? Она изменилась, сэр! Поменялась…

— Что ты хочешь этим сказать? — терясь произнес Ковбой-Трофим.

— Ничего… Только, что сказал, сэр… В одних религиях почитают палачей, в других — мучеников… Она другая… Гугенот-реформатор… Это про нее в Новом Завете: «Разве не знаете, что бегущие на ристалище бегут все, но один получает награду. Так бегите, чтоб получить…».