Вивальди - [16]

Он медленно, обдумывающе затягивался.

— Говорят, что первым пострадал тот, кто сидел сзади. Он вообще шофер, но ему велели пересесть.

— А, он выпал с балкона. Я слышал. — Кивнул я.

— Да. Напился, пошел прогуляться, он на старой квартире жил на первом этаже, и по привычке прямо из окна шагнул на улицу, так ближе к киоску. Переломы, но живой. Через пару дней — Рудаков.

— Это перед ним Ипполит Игнатьевич стоял на коленях.

— Вот-вот, просил старик — сдайся по-хорошему. Не захотел Рудаков, и — в дребезги!

— А третий?

— Что третий?

— Вы сами сказали про третьего. С ним ничего не случилось?

Он затянулся.

— Пока не слышно. Пока, я думаю. А старик исчез.

— И они тут почему-то убеждены, что я знаю куда, — сказал я с искренним возмущением в голосе.

— А ты, конечно, не знаешь.

— Да откуда. Тихий дедок, педант, зануда, я говорил — проверьте, может, к родственникам, к друзьям свалил. Морги, наконец, психушки. Скажите, вот вы сказали «пока», третьего «пока» не тронули, вы что думаете — будет продолжение?

Кончик его сигареты раскалился.

— В машине было три пьяных милиционера. Рудаков вел, он и сбил. Карпец, это тот, что упал с балкона, сидел сзади. Он не спал, но был пьяней всех. Третий сидел справа от водителя, он виноват в том, что заставил Рудакова уехать и не оказывать помощь старушке. Карпец тоже, кстати, на этом не настаивал, на помощи.

— А она была еще жива?

— Врачи говорят, что еще была, часа полтора-два. Наверно можно было спасти. Вряд ли, но может быть.

— Значит, можно было спасти?

— Маловероятно, но кто его знает. Если хочешь еще коньяка, наливай сам.

— Спасибо.

— Вина третьего немного меньше, чем вина Рудакова, но больше, чем вина Карпеца, тебе так не кажется?

— Ну-у, наверно так.

— Одного насмерть, второй сломал ногу и ребра.

Я молчал, не понимая, куда он клонит. Он задумался. И я вдруг тоже задумался. Мне стала казаться странной такая детальная осведомленность собеседника. Да и коньяк с лимоном в камере, это не норма, думаю, даже в Голландской тюрьме. Че-ерт побери! а не влип ли я в самую, что ни на есть простецкую ловушку. Я попытался собраться, вспомнить все, что уже успел выложить. Все, что я мог выложить, было выложено. А какова теперь линия обороны?!

Мрачный курильщик вдруг спросил, не глядя в мою сторону.

— Скажи, а откуда у тебя визитка генерала Пятиплахова? Причем ведь не армейского генерала. Ты хоть представляешь себе, что это за служба?

— Какая служба?

Он полез в карман треников и достал маленький бледный прямоугольник.

— Ничего не видно.

Он достал опять же из кармана маленький как упаковка «рондо» фонарик и ослепительной белой струей впился в картонку. И я тут же ее узнал. Только… Это была точно она — визитка которую я получил от Пети Плахова на борту теплохода «Китеж», я не мог забыть этого золотого орла в углу. Вот оно что, значит — игра звуков. Я учился с ним не в одной группе, а всего лишь на одном потоке, а вслух будущего генерала все у нас звали по фамилии, а я решил, что по имени и фамилии. Короче, обыкновенная путаница. Как мог объяснил то, что сам только что понял. Мол, странно, что я сам раньше об этом не догадался. Ведь у меня подходящий склад ума. Своего кота, например, я называл Дивуар. И тут же подумал — зачем вру? Ведь это можно проверить. Нет у меня никакого кота. Впрочем, как это проверить? Скажу, что кот уже мертв.

Человек в майке слушал внимательно и беззвучно.

— Хорошо, что у тебя при обыске нашли эту визитку.

— Почему?

— Мы подумали, что наши особые службы занялись этим непростым дедушкой. У них, у спецов, все экстрасенсы, все колдуны на учете, все летающие тарелки пронумерованы, понимаешь же, что этим занимаются в государственном масштабе и давно, и тайно. И у нас и в Штатах.

— Их же по телевизору показывают. «Битва экстрасенсов».

— Мусор, показывают, то, что не представляет никакой ценности. Для отвода глаз, и выпускания пара.

Я был крайне далек от этих материй, и даже, если так можно сказать, по гигиеническим соображениям. Двадцатиминутное общение с рядовым уфологом так загаживает сознание, что лишь поллитрой можно удалить последствия.

— Ты задумывался, почему сейчас так много разговоров повсюду об инопланетянах, книги, фильмы снимаются, сотни, дети индиго опять же, приорат Сиона, Вольф Мессинг, «человек дождя», нацистская база в Антарктиде, нанотехнологии, клонирование, все телевизоры забиты.

— Почему? — Спросил я, хотя мне было плевать, но я чувствовал, что собеседнику лучше подыграть ради своей возможной будущей пользы.

Он смачно забычковал окурок.

— Хочешь спрятать информацию, прячь в информационном шуме, понятно?

Это было действительно понятно, и я кивнул.

— Вот интернет… Раньше я думал, что настоящее знание это знание, реальное знание, секрет нашего мира, это, чего нет в интернете. Сеть, она для дебилов, я считал, а у сильных людей свои способы. А потом как-то понял — все намного проще и гениальнее, тайное знание замешано в гуще других, бесчисленных знаний, тонет в океане мертвой, одноразовой информации. Под видом всеобщей доступности всех знаний, мы имеем абсолютное погребение немногих реальных и важных. Если бы мировой секрет лежал в каком-нибудь сейфе на дне моря, его теоретически можно было бы обнаружить и использовать. Как смерть Кащея. А тут — ты можешь стучать по клавишам хоть целый год, хоть тысячу лет, а того, что не положено тебе знать не узнаешь никогда.