Вивацца-младший - [2]
Герцог берет со стола перо и размашисто что-то пишет на чистом листе бумаги.
— Итак, синьор Россини… Премьера «Торвальдо и Дорлиски»… Та-ак… 26 декабря. То есть через двенадцать дней.
— Верно, синьор.
— Далее. Во время карнавала будущего года… То есть пятого февраля. — И — жирная линия через весь лист.
Вивацца-младший говорит в тон импресарио:
— Не трудитесь, синьор герцог, — обычный кабальный срок для итальянских композиторов. Итого: один месяц и десять дней. Какие же мы несчастные!
— Несчастные? — Герцог сердито сдвинул брови. — Мне кажется, что синьор Джоаккино Россини должен быть польщен…
— Несомненно! — Россини продолжил мысль импресарио: — …польщен тем, что удостаивается чести быть приглашенным театром «Торре ДʼАрджентина».
— Вот! — воскликнул герцог. — Попали в самую точку! Вы, молодой человек, вижу, очень смекалисты. Это поможет нашему разговору. Сроки, я полагаю, мы обговорили. Дальше: синьор Россини обязуется внести все изменения, которые окажутся необходимыми для успеха оперы и для удобства певцов.
— Разумеется!
— А для этого требуется… — восклицательный знак на бумаге. — Требуется: вручить копиисту совершенно готовый первый акт оперы двадцатого января нового года.
— Чудесно!
— А первое представление назначается на 5 февраля.
— Браво!
— В противном случае, — жестко сказал импресарио, словно читая готовый договор, — маэстро Россини терпит убыток, ибо должно быть так, а не иначе.
— Брависсимо!
Герцог глянул на маэстро из-под насупленных бровей:
— Вы изволите шутить?
— Ни в коем случае!
— Значит, вы очень покладисты, синьор Россини, вы мне нравитесь еще больше.
Россини улыбнулся:
— Но мы не обо всем еще договорились. Что же остается?
Герцог что-то прикидывал в уме… Сроки есть… Оплата уже согласована. Еще вчера. Что же еще? Этот молодой человек полон сил, он может горы своротить, земной шар с места сдвинет — дай ему только точку опоры. Недаром его прозвали в театре живчиком. Настоящий живчик! Если надо, пройдет сквозь игольное ушко подобно библейскому верблюду… Живые глаза. Живой ум. Настоящая хватка опытного маэстро — тертого-перетертого калача.
Россини сказал:
— Не было разговора о либретто.
— Это верно.
— Он, я полагаю, впереди?
— О нет, почему же? На этот счет имеется вполне устоявшаяся формула. Извольте, маэстро: либретто, новое или старое, которое ему будет предложено герцогом-импресарио. Чем плоха формула?
— Очаровательная формула, синьор герцог. Однако на этот счет у меня есть свое предложение, от которого не отступлюсь.
Это было сказано столь твердо, что импресарио на миг смутился. Молодой композитор показал зубы, нет — клыки.
— Я, синьор Россини, повторил формулу вполне рутинную, знакомую всем композиторам.
— Итальянским, синьор, итальянским!
Герцог поправил галстук, словно ему стало душно, встал из-за стола, отошел к высокому окну, за которым лил нудный дождь.
— Синьор герцог, я разрешил вам взять меня в железный обруч, как берет бондарь дубовую бочку. Вы слышали и видели, как я соглашался со всеми вашими условиями. Но вот сейчас я желаю, чтобы была нарушена традиция: то есть либретто предложу я сам.
— Вы это уже продумали?
— В некотором роде — да.
— С кем же, если не секрет? С вашим либреттистом синьором Стербини?
— Нет, не с ним.
— А с кем же?
— С одним брадобреем.
— С кем? С кем?
— Брадобреем, который был нынче у меня в гостинице. Прекрасный знаток оперы. Кстати, ваш первый трубач.
— И что же он?
— Поразился, как и вы.
Герцог отпер шкаф, подделанный под книжный, и достал бутылку вина и два венецианских бокала. Молча поставил один перед композитором, другой — перед собою. Откупорил бутылку, налил багрово-красного вина.
— Это крестьянское, маэстро. Вам понравится. Я не люблю, когда меня огорошивают. Поэтому я хочу чуточку подкрепиться. Ваше здоровье!
Они выпили. Россини похвалил вино. Герцог снова налил.
— Теперь я слушаю вас. Какое же либретто вы предлагаете?
Было неприлично сидеть, когда старший стоит, и Россини поднялся.
— Значит, мы твердо уславливаемся в одном, — сказал он, — я буду писать оперу-буффа. Насколько возможно веселую, соответствующую современным представлениям об опере.
Он замолчал. Герцог ждал продолжения речи маэстро.
— Синьор герцог, я хочу, чтобы вы обратили внимание на мои слова.
— Какие?
— Соответствующую современным представлениям об опере. Вы с этим согласны?
— Еще бы!
— Но это не все. Соответствующую величественности этого римского театра, его размерам, в первую очередь.
— Как это понимать?
— Очень просто: требуется новый подход к опере, и в смысле фабулы и в смысле усиления хорового начала.
Герцог пригубил вино:
— Я слышу особенно четко слова «новый», «современный». Как это понимать в данном случае?
— Только в прямом смысле. Искусство не может жить только с оглядкой на традицию. Требуется новое, все время новое.
— Ладно. Допустим. А как с либретто? Оно имеется?
— Речь идет о пьесе синьора Бомарше.
— О какой?
— Той самой: «Севильский цирюльник, или Тщетная предосторожность».
Герцог не совсем понимает, о чем речь. Он спрашивает:
— Вы говорите об опере Паизиелло?
— Нет, о моей, которую хотел бы назвать так: «Альмавива, или Тщетная предосторожность». Ибо не хотел бы в какой-либо мере задевать чувства страстных поклонников Паизиелло, не хотел бы делать что-либо, смахивающее на противопоставление. Это было бы не к лицу нам. И в то же самое время, как уже говорил, хотелось бы учесть новые достижения оперного искусства, современные вкусы и величественные размеры театра. Я полагаю, что это вполне естественно.
Настоящий сборник рассказов абхазских писателей третий по счету. Первый вышел в 1950 году, второй — в 1962 году. Каждый из них по-своему отражает определенный этап развития жанра абхазского рассказа со дня его зарождения до наших дней. Однако в отличие от предыдущих сборников, в новом сборнике мы попытались представить достижения национальной новеллистики, придать ему характер антологии. При отборе рассказов для нашего сборника мы прежде всего руководствовались их значением в истории развития абхазской художественной литературы вообще и жанра малой прозы в частности.
«… Омара Хайяма нельзя отдавать прошлому. Это развивающаяся субстанция, ибо поэзия Хайяма – плоть от плоти народа. Куда бы вы ни пришли, в какой бы уголок Ирана ни приехали, на вас смотрит умный иронический взгляд Омара Хайяма. И вы непременно услышите его слова: «Ты жив – так радуйся, Хайям!»Да, Омар Хайям жив и поныне. Он будет жить вечно, вековечно. Рядом со всем живым. Со всем, что движется вперед. …».
«… И здесь увидели глаза землепашца то, что увидели: в просторной усыпальнице стоял ковчег. Весь он был желтый, потому что был выкован из золота. Занимал ковчег почти все помещение в высоту, и в длину, и в ширину. И был Тхутинахт вдвое ниже ковчега.Певеро зашел с правой стороны и толкнул ногою золотую дверь. И Тхутинахт упал на камни, потрясенный величием Вечного Покоя. И он запричитал:– О бог наш Осирис! О владыка владык, покоривший мир!И не скоро осмелился землепашец поднять глаза на золотые саркофаги, безжалостно вывороченные ломом Певеро.Мумия великого божества валялась на полу, и золотой урей украшал ее лоб.
«… Ахаун сказал:– Но прежде я хотел бы, чтобы вы послушали одного чудака…– Чудака? – спросил зверолов.– Чудака…– Как это – чудака? – словно бы не расслышал лучший метатель камней.– Вот так – чудак! – Вождь племени чуть не продырявил себе указательным пальцем висок, чтобы показать, какой же это непроходимый чудак.– Где же он? – сказал следопыт, шмыгая носом, точно чудак должен был пахнуть как-то особенно.– Он ждет на лужайке. Перед моим домом.Охотник на барсов вышел из пещеры, чтобы привести этого чудака.Ахаун сказал:– Вы сейчас услышите нечто, но вы не смейтесь.
Командующий римской эскадрой Гай Секунд Плиний храбрый воин, настоящий герой и многоопытный ученый… Чего больше в нем — безрассудной военной храбрости или неподражаемого любопытства? Люди в страхе спасаются от огнедышашего Везувия, а он торопится туда…
«… – Почтенный старец, мы слушали тебя и поняли тебя, как могли. Мы хотим предложить тебе три вопроса.– Говори же, – сказал апостол, которому, не страшны были никакие подвохи, ибо бог благоволил к нему.– Вот первый, – сказал Сум. – Верно ли, что твой господин по имени Иисус Христос, сын человеческий, и верно ли, что он властвует над человеком в этом мире и в мире потустороннем?Апостол воскликнул, и голос его был как гром:– Истинно! Мы рабы его здесь и рабы его там, в царстве мертвых, ибо он господин всему – живому и мертвому!Абасги поняли старца.– Ответствуй, – продолжал Сум, – верно ли, что твой господин рожден от женщины?– Истинно так! – предвкушая близкую победу, сказал святой апостол.Сум сказал:– Скажи нам, почтенный старец, как согласуется учение твоего господина с учениями мудрых эллинов по имени Платон и по имени Аристотель? …».
Рассказ о первой организованной массовой рабочей стачке в 1885 году а городе Орехово-Зуеве под руководством рабочих Петра Моисеенко и Василия Волкова. Для младшего школьного возраста.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Роман по мотивам русских былин Киевского цикла. Прошло уже более ста лет с тех пор, как Владимир I крестил Русь. Но сто лет — очень маленький срок для жизни народа. Отторгнутое язычество еще живо — и мстит. Илья Муромец, наделенный и силой свыше, от ангелов Господних, и древней силой от богатыря Святогора, стоит на границе двух миров.
Действие романа относится к I веку н. э. — времени становления христианства; события, полные драматизма, описываемые в нем, связаны с чашей, из которой пил Иисус во время тайной вечери, а среди участников событий — и святые апостолы. Главный герой — молодой скульптор из Антиохии Василий. Врач Лука, известный нам как апостол Лука, приводит его в дом Иосифа Аримафейского, где хранится чаша, из которой пил сам Христос во время последней вечери с апостолами. Василию заказывают оправу для святой чаши — так начинается одиссея скульптора и чаши, которых преследуют фанатики-иудеи и римляне.
Данная книга посвящена истории Крымской войны, которая в широких читательских кругах запомнилась знаменитой «Севастопольской страдой». Это не совсем точно. Как теперь установлено, то была, по сути, война России со всем тогдашним цивилизованным миром. Россию хотели отбросить в Азию, но это не удалось. В книге представлены документы и мемуары, в том числе иностранные, роман писателя С. Сергеева-Ценского, а также повесть писателя С. Семанова о канцлере М. Горчакове, 200-летие которого широко отмечалось в России в 1998 году. В сборнике: Сергеев-Ценский Серг.
