Витязи морей - [22]

Серьезным вопросом для Ушакова явилось и продовольствие для своих экипажей, доставка которого лежала на турецких властях, но доставлялось оно очень неаккуратно и плохого качества, так что, вместо того чтобы подорвать блокадой питание гарнизона крепости, блокирующие сами стали нуждаться в самом необходимом.

Наконец, дисциплина в турецком флоте была настолько плоха, что Ушаков скоро потерял надежду на помощь командиров турецких судов своего же отряда. В своих письмах он постоянно жалуется на то, что всю блокаду вести приходится одним только русским силам, а это при обширном районе, который надо было обслуживать незначительным количеством судов, привело к тому, что однажды темной ночью в крепость прорвалась французская бригантина, а в другую темную и бурную ночь случилось худшее: бежал корабль «Женере́», который мог бы быть очень ценным призом; кстати, он увел с собою и бригантину, «вычерня все паруса, чтобы было незаметно».

Когда от пашей, подвластных Порте, прибыло наконец, на четвертом месяце блокады Корфу, в феврале 1799 года, около четырех тысяч албанцев, Ушаков приступил к правильной осаде, для чего стал строить батареи на берегах против крепости и устанавливать большие корабельные орудия.

Убедившись в том, что эта мера действенна, что орудия его батарей успешно состязаются с крепостными, он начал подготавливать все к штурму, предоставив нескольким из своих судов захватить о. Видо. Так как руководить штурмом приходилось ему лично, то он придумал свыше ста сигналов флагами, которыми мог передавать с флагманского корабля приказания и всем судам в море, и десантным отрядам на берегу в день штурма. Приготовлены были штурмовые лестницы, матросов обучали стрельбе из ружей, корфиотам даны были подробные указания касательно помощи, какая от них требовалась.

Штурм был назначен на 18 февраля и начался рано утром, чуть рассвело. Сам Ушаков, верный своим правилам, которых держался во всех боях, неся флаг на том же «Св. Павле», подошел очень близко к берегу против самой батареи и сбил ее своим огнем, несмотря на то что та палила в его корабль калеными ядрами.

К полудню огонь крепости ослабел настолько, что Ушаков подал сигнал свозить на берег десанты, и в два часа дня после упорнейшего сопротивления французов крепость, считавшаяся неприступной, была взята, и над ней подняты были русские и турецкие флаги.

V

В каких условиях проходила блокада Корфу, видно из донесения Ушакова Павлу I, помеченного 18 декабря 1798 года: «Скоро от совершенного уже неимения провианта находиться будем в крайне бедственном состоянии, и, чем пропитать людей, способов не нахожу… А притом люди в эскадре, мне вверенной, крайнюю нужду терпят, не имея платья и обуви, не получив оных за нынешний год, и как обмундировать их, средств не нахожу, потому что в здешнем краю ни мундирных материалов, ни обуви даже за весьма дорогую цепу достать невозможно; да и на выдачу жалованья почти за целый год денег я еще в наличии не имею».

Из этого видно, что эскадра Ушакова послана была совершать подвиги и вести притом борьбу с богатой европейской державой без малейшей тени заботы о матросах со стороны своего правительства. Эти заботы, правда, возлагались Павлом на Порту, но у Порты и к своим войскам было издавна такое же отношение, как у тургеневского охотника Ермолая к его собаке Балетке: «Стану я пса кормить! Притом же пес — животное умное, сам себе найдет пропитание!»

Порта всячески задерживала деньги на содержание эскадры и выдачу для них провианта, так что Ушакову приходилось самому на призовые суммы покупать пшеницу на покоренных островах по дорогим ценам и отправлять ее на мельницы, покупать кожи и устраивать сапожные мастерские, чтобы обеспечить матросов обувью; также он принужден был купить «до тысячи капотов для солдат, бывших на батареях».

К этому надо добавить, что действовать под Корфу пришлось зимой, а всякий знает, что такое зимняя кампания даже на суше, — тем более трудностей доставляет она на море. А зима 1798–1799 года была особенно сурова, обильна бурями, снегом и проливными дождями на юге Европы.

Может быть, хотя снарядами снабжена была в изобилии наша эскадра, посланная удивлять подвигами Европу? Нет, не было даже и этого. «Недостатки наши, бывшие при осаде Корфу, — писал после Ушаков, — во всем были беспредельны; даже выстрелы пушечные необходимо должно было беречь для сильной и решительной атаки, посему… не мог я постоянно наносить желаемого вреда неприятелю».

Что же было в таком случае у русского адмирала, руководителя турок и албанцев, осаждающего французов в венецианской крепости, устроенной на греческом острове в Ионическом море?

Были свои матросы и солдаты небольшого десантного отряда, привезенного из Севастополя, о которых отзывался Ушаков в таких выражениях: «Наши люди, от ревности своей и желая угодить мне, оказывали на батареях необыкновенную деятельность; они работали в дождь, в мокроту, в слякоть, или же обмороженные, или в грязи, но все терпеливо сносили и с великой ревностью старались».

Комендант крепости генерал Шабо сдался со всем гарнизоном на милость победителя, и, как ни нашептывал адмирал Кадыр-Абдул-бей своему другу-начальнику, что хорошо бы было в одну прекрасную ночь перерезать всех французов, Ушаков предложил Шабо почетные условия сдачи: каждый военнопленный дал подписку не служить против России, Турции и их союзников в течение полутора лет, и только; во французский порт они отправлялись на транспортах победителей. Шабо со слезами на глазах бросился обнимать Ушакова, когда с ним прощался…