Черновское оказалось чем-то средним между большим селом и маленьким городком. Застройка была деревянная. Двухэтажные дома встречались редко. Над соломенными крышами виднелся шпиль колокольни и трубы завода.
Я через силу волочил ноги по пыльной грунтовке. Из-за головной боли почти ничего не соображал, сознание находилось словно в тумане. К этому добавлялся жуткий голод. Со вчерашнего вечера, когда в ожидании поезда я стрескал пирог, купленный в привокзальной пекарне, у меня хлебной крошки во рту не было.
– Всё хорошо? – спросила Катрин.
– А что, не похоже? – через силу улыбнулся я.
– Ты еле идёшь, – она ощупала мой лоб. – У тебя жар. Ты заболел.
– Похоже на то. Но нам нельзя останавливаться, сама знаешь. Если только в харчевне посидеть немного. Чая горячего – я сразу как новенький буду.
Харчевня находилась на первом этаже двухэтажного постоялого двора, что располагался на центральной площади между церковью и рынком. Площадь эта оказалась единственным сколько-нибудь оживленным местом во всём селе. Да и тут ощущался деревенский дух и размеренная неторопливая жизнь: никто никуда не спешил, люди брели по своим делам, несколько женщин болтали меж собой возле прилавков. Разгоняя домашнюю птицу, степенно прошла лошадь, запряжённая в бричку. У дома напротив мужик чинил старый паровой автомобиль.
Несмотря на предобеденное время, харчевня пустовала. Нас встретил дородный бородатый хозяин постоялого двора, поинтересовался, что желаем: трапезничать или снять номер. Я сказал, что хотим поесть. Тогда он позвал работницу – щекастую бойкую девушку с длинной косой, а мы с Катрин сели за стол и сделали заказ. Меню не отличалось разнообразием, к тому же пришлось ждать, пока пища приготовится. Но этому я даже обрадовался: возможность спокойно посидеть полчаса казалось настоящей наградой за все мои сегодняшние мучения.
Катрин выражала обеспокоенность тем, смогу ли я выдержать дорогу до Ижевска. Я тоже сомневался в своих силах, но заверил, что всё будет в порядке. В конце концов, теперь нам оставалось лишь дождаться попутку и уехать из села, а в дороге можно и отдохнуть.
Прошло минут сорок, и я уже начал нервничать из-за задержки. Хозяин куда-то ушёл, а кухарки, кажется, спешить не собирались. Я уже хотел пойти поторопить свой заказ, как вдруг входная дверь открылась, и в помещение, гремя сапогами, вошли пятеро в синих полицейских шинелях. В руках – карабины. Возглавлял компанию усатый урядник с саблей на боку, он сжимал в ладони револьвер.
Наблюдая за входящими полицейскими, я никак не мог сообразить, что предпринять. Понял только, что дела плохи. Голова не работала от слова вообще. Пришла мысль: надо поставить энергетическую защиту.
Катрин же сориентировалась мгновенно. Едва стражники показались на пороге, как она выхватила из кармана маленький самовзводный револьверчик, опрокинула стол так, чтобы тот заслонял нас и, встав на колено, принялась палить в вошедших.
Первая пуля попала уряднику в плечо. Тот выстрелил в ответ от бедра. Но вторая пуля свалила его с ног. Остальные стражники наставили на нас карабины, и помещение наполнилось невыносимым грохотом. Послышались глухие удары о стену, зазвенело разбитое стекло.
Я, наконец, тоже сообразил что делать. Реакции у меня сейчас были дико заторможенные. Достав длинноствольный револьвер, я бросился на пол и из положения лёжа принялся стрелять куда-то в направлении противника. Целиться времени не было, да и расстояние небольшое. Просто взводил курок и жал на спуск. И так шесть раз. Опустошив барабан первого револьвера, Катрин вытащила 4,5-линейный «бульдог» и принялась стрелять из него. Она положила двоих, ещё одного ранила. Раненый и остальные двое спешно попятились в дверь. Всё это заняло считанные секунды.
С улицы донеслись ружейные и револьверные хлопки, снова зазвенело разбитое стекло. Дом обстреливали снаружи.
– К окну! – крикнула Катрин. – Они возле дома!
Я едва расслышал её слова, ибо уши мои заложило. Пока поднимался, Катрин достала третий револьвер, пристроилась у окна и принялась стрелять в тех, кто вёл по нам огонь. Стреляла она планомерно, методично. В ответ тоже летели пули, но Катрин не обращала на них внимания – спокойно делала своё дело, пока в барабане не закончились патроны. Тогда она спряталась за стеной и принялась извлекать стреляные гильзы.
– Прикрой! – крикнула она мне. – Не дай им подойти.
Я подполз к окну, достал свой второй, полицейский, револьвер. Высунулся. Выстрелил, один раз, другой... На площади перед харчевней стояли две машины с блестящими рупорами сирен на капоте, за ними прятались несколько человек, ведя по нам огонь из укрытия.
Опустошив барабан, я тоже спрятался. Наступило затишье. Мы сидели рядом с Катрин, она зарядила, наконец, один из своих револьверов и теперь готовилась продолжить бой.
– Уходим через задний ход, – сказал я, заряжая своё оружие. – Мы здесь в ловушке. Надо прорываться из посёлка.
Катрин кивнула, и мы ринулись через кухню во двор. Однако тут нас уже встречали двое в гражданском, с карабинами. Они стояли шагах в десяти от двери и, увидев, как мы выбегаем, вскинули оружие.
