Виток истории (Зарубежная научная фантастика 60-70-х годов) - [22]

Чаще всего произведения традиционалистов завершаются умеренно розовым «хэппи-эндом» (если речь не идет об очередном безнадежном кошмаре). По крайней мере, авторы, указав на ту или иную опасность, не сомневаются в способности науки преодолеть ее. Чисто американский прагматический оптимизм, в качестве гаранта которого провозглашена наука, — панацея от всех болезней, в том числе и социальных! Но панегирик науке (сам термин при этом понимается узко — в смысле естествознания и техники) в ряде случаев оборачивается против намерений автора, какими бы прогрессивными они ни были,

Дело тут вот в чем. Антисциентистская направленность большинства произведений «Новой волны», да и основной массы англоязычной фантастики 60-х годов выросла не на пустом месте. Это была объективная реакция на зазывный оптимизм пророков новой «технотронной» эры, неуместный перед лицом нерешенных естественными науками общественных проблем. И переориентацию фантастов на сферу гуманитарных, общественных наук и наук, лежащих на стыках — истории, философии, психологии, педагогики, лингвистики, всего комплекса, связанного с экологией, — нельзя не приветствовать

В большинстве своем бунт против наивной веры в науку был стихийным и лишенным какого бы то ни было позитивного содержания. Однако сам факт потрясения святая святых в стенах «литературного храма» науки, научной фантастики, явился закономерным этапом эволюции этой литературы. И этапом в целом положительным. Поэтому произведения Нивена и других, полные веры в узкотехнологическое разрешение назревших проблем, выглядят в наши дни несколько архаично Описание «суммы технологии» будущей Америки с механически перенесенными в это будущее людьми сегодняшнего дня могло еще заворожить незрелого в социальных вопросах читателя 30-х годов. Но уж никак не читателя 70-х.

К тому же быстрый успех книг, принадлежащих перу «традиционалистов», к сожалению, завершался чаще всего обычным для бестселлера спадом интереса и постепенным забвением (к Нивену это относится в меньшей степени, в большей — к произведениям Крайтона, Херцога и других).

Особенно показательна в этом отношении эволюция экологической, как и «социомедицинской» тематики. Экологическая катастрофа после феноменального успеха «Штамма „Андромеда“» из серьезной темы-предупреждения превратилась в пользующийся повышенным спросом коммерческий горячий пирожок.[10] Если раньше массовая литература стращала обывателя инопланетными чудищами и космическими катастрофами, то теперь традиционная маска «злодея» сменила хозяина и перешла к таким «маленьким» вирусам, микробам, а то и вовсе безжизненным химическим соединениям. Сама суть массовой литературы при этом не изменилась… Что же касается видимой научной добросовестности авторов (в нынешних романах этой серии не часто встретишь ляпсусы и примитив), то… детализация, правдоподобие и зрелищная достоверность сейчас в моде! А когда гонятся за модой, то, естественно, не до художественной глубины. Актуальность становится сиюминутностью, выделение частных проблем научно-технического плана ведет к сужению перспективы. И где уж тут до социальных обобщений!.

* * *

Поэтому не удивительно, что тон в американской фантастике 70-х задает другая группа писателей — ее проще всего было бы окрестить «гуманитарной» в противовес предыдущей. Действительно, не космические просторы (хотя они по-прежнему верно служат в качестве сцены), но микрокосм человеческой личности, его взаимосвязь с макрокосмом; не встреча с загадочными природными феноменами, но явления человеческой культуры, индивидуального и общественного сознаний — вот куда повернулась стрелка компаса современной фантастики. Все смешивается во Вселенной этих писателей, все реалии — от парапсихологии до астрофизики, а также магия, фольклор, миф, аллегория…

Разумеется, какое бы то ни было строгое разделение писателей на «технарей» и «гуманитариев» невозможно, да и не нужно. Например, в интересном романе Д. Ганна «Слушающие небо» (1972) ситуация, НФ идея, антураж куда как традиционны: действие развертывается на современной радиообсерватории, где получено, наконец, послание иного разума, А постановка проблемы и отношение к ней автора указывают скорее на его «гуманитарную» ориентацию. Не сам «автор» послания и тем более не текст его волнуют Ганна, но психологическая драма, драма первого столкновения с Иным. Согласимся, здесь больше от «Голоса Неба» Ст. Лема, чем от «Андромеды» Ф. Хойла и Д. Эллиота.

Эту переориентацию в область человеческих отношений (в отличие от писаний «Новой волны» союз с естествознанием при этом не отменяется) легко проследить даже на деталях.

Разгадку кода пришельцев доверили не компьютеру, не математикам или радиоастрономам, но поэтессе Райдре Вонг. В своих поисках она руководствуется не только научной информацией, но и знанием законов эстетики и лингвистики («Вавилон-17» (1966) С. Дилэни). В романе-притче того же автора — кстати сказать, первого негритянского фантаста — «Сечение Эйнштейна» (1967) пересказывается миф об Орфее: в далеком условном будущем музыкант Лоби ищет возлюбленную и одновременно учится постигать изменчивость окружающего мира, учится жить в постоянно меняющемся мире и говорить с ним на своем языке — языке искусства.