Виток истории (Зарубежная научная фантастика 60-70-х годов) - [19]

Казалось, нельзя было ожидать, чтобы этот писатель — певец будущей расы пуритан и вояк, огнем и мечом утверждающих в космосе «твердый порядок», стал популярным у нового поколения американской молодежи. Поэтому беспрецедентный успех в университетских кампусах романа «Чужой в чужой земле» (1961) оказался сродни взрыву бомбы и свидетельствовал о редкой писательской интуиции Хайнлайна.

Он одним из первых среди американских фантастов уловил слабые дуновения будущего урагана, пронесшегося по миру западной молодежи в середине 60-х. Все казалось неожиданным в этом романе поклонникам Хайнлайна: россыпь будоражащих и парадоксальных идей, сочно выписанные образы героев, острая социальная сатира, перенесение упора не на действие, а на диалог (в отличие от большинства произведений Хайнлайна в романе «Чужой в Чужой земле» герои не столько стреляют, сколько размышляют, спорят, проповедуют), и прочее и прочее…

В «Новой библии хиппи», как окрестила «Чужого» американская критика, юноша-землянин Майкл Валентин Смит с младенческих лет воспитан древней марсианской цивилизацией. После возвращения на Землю, в Америку недалекого будущего, он основывает религиозно-этический культ, в котором перемешано всего: понемножку: и развитие различных «сверхчувственных» способностей, и сексуальное самоусовершенствование, и отголоски восточных философий и религий, и теория «гнезд» — коммун, члены которых живут единой семьей, и нечастый в этой литературе гуманизм. Конец мессии закономерен в обществе, где он попытался организовать «царствие человека на земле»: возбужденная врагами Смита толпа врывается в его резиденцию и забивает камнями новоявленного Учителя. Изо рта его вместе со струйкой крови вырываются последние слова, срезонировавшие с настроениями «хиппийствующей» молодежи: «Я люблю вас всех»…,

Несмотря на заметный привкус моды, в романе увидели примечательный поворот. Резкое изменение творческого почерка одного из канонизированных при жизни авторитетов было удивительным для этой литературы (по-своему «догматичной») и сулило оптимистические перспективы на будущее.

Однако эволюция Хайнлайна в последующее десятилетие свидетельствовала об обратном. Заигрывание с новыми идеями оказалось лишь легким флиртом, новая же научная и техническая терминология соседствовала с реакционным философским мировоззрением, оставшимся неизменным. Романь. этого периода — «Луна — суровая хозяйка» (1966), «Не убоюсь я Зла» (1970) — продемонстрировали поражение Хайнлайна-художника в споре с Хайнлайном — социальным теоретиком и идеологом.

Вот, например, первый роман. Автором нарисован интересный социально-психологический групповой портрет, где в качестве «малой группы» выступает восставшая лунная колония недалекого будущего (туда ссылают преступников с Земли). Хайнлайну не откажешь в логике и выдумке: мир «селенитов» неожидан, ярок, интересен с социологической точки зрения. Оригинальна и увлекательна интрига, детально выписан природный и общественный «фон» романа — словом, налицо все предпосылки для удачи! Но вот на сцену выступает Хайнлайн-философ, и начинается… В мире, изображенном Хайнлайном, большинство из принятых ныне норм поведения вышвырнуты на свалку. Изгоями, париями становятся добряки и альтруисты. Почитается абсолютная свобода, право каждого делать все, что ему заблагорассудится, а посему — долой слабых и бедных! И никакие ссылки на исключительность природного окружения не в состоянии оправдать подобный человеконенавистнический социал-дарвинизм.

Во втором произведении оригинальный сюжетный поворот (мозг стареющего миллиардера пересаживают в тело его юной красавицы-секретарши, и в результате две личности в одном теле открывают друг другу «прелести жизни») на поверку оказывается пикантным «анекдотцем», не более… Последний роман писателя, «Достаточно времени для любви» (1973), поставил окончательную точку в этой инволюции. Здесь идейная убогость и антигуманизм предстают в полный рост вместе с многочисленными клише массовой культуры: бондианой, сексом, проповедью «нового руссоизма» и тому подобным.

Идейным и художественным антиподом Хайнлайна можно считать К. Саймака, в романах и рассказах которого, написанных в 60-х годах («Пересадочная станция», «Все живое», «Необъятный двор» и др.), нашли свое органическое развитие мягкий и добрый гуманизм, вера в имманентную близость гомо сапиенс всему живому и разумному. Но и в этом случае трудно говорить о прогрессе: все то, что поражало новизною, филигранностью исполнения, пафосом и интеллектуальной мощью в 50-е годы (например, в романе «Город»), десятилетием спустя утратило свою силу и актуальность. Даже простой, лаконичный, «милый» саймаковский язык в настоящее время выглядит анахроничным, особенно на фоне отточенной стилистики его молодых коллег.

Исчерпала себя и основная концепция Саймака: галактический «детский сад», в котором землянам была уготована участь прилежных и исполнительных, но пассивных «приготовишек», слишком уж стал смахивать на утопию. Окружавшая писателя социальная действительность как-то не располагала к таким настроениям. Она требовала от человека показать все, на что он способен, — и сейчас, немедленно! — побуждала активно думать, действовать, а не ожидать помощи заоблачных «богов»…