Витебский вокзал, или Вечерние прогулки через годы - [126]

12 октября. Быков первый подписал письмо в "Сов. культуру", которое я подготовил, сказал только, что наверно, надо поправить фразу "вся жизнь и творчество Шагала связаны с Витебском" (убрать "жизнь")…

13 октября. С Риммой Казаковой на телестудии и по городу. Хорошо пообщались о поэзии и о Шагале.

28 октября. С Вознесенским: "Я подписываю письмо в "Совв культ.", но Адамовича нет, он в Барселоне. Пришлю тебе "Ров" в "Моск. новостях". Быков о книжке стихов Шагала: "где она, почему ты мне не прислал?" - "Но я сам ее не видел" "Когда увидишь - сразу шли".

30 октября. В "Лит. России" - отчет о пленуме Союза писателей РСФСР: Куняев милостиво "разрешает" легализовать то, что связано с еврейской культурой, еврейскими вопросами, Шагала называет "выдающийся еврейский художник".

31 октября. В мастерской у Ивана Казака: Пушкин. Стоит, словно только что вышел из своей кочевой кибитки в Витебске. Говорили о том, что написать, какую дать информацию, и о том, когда открыть памятник (памятный знак), лучше всего – на Пушкинском празднике в июне. Иван сказал, что "на Пушкина" вдохновила моя "Подорожная".

4 ноября. На студии конкурс "Мисс студия". А я ушел на выставку "Квадрата". Десять художников-квадратовцев во главе с Сашей Малеем. Я прочел только что написанное "Я - из Витебска", в котором строки о Репине, Пэне, Шагале, Малевиче. И закончил: "Я - из Витебска, чей портрет ярко вписан в картину лет. И художники новых дней свято помнят учителей".

12 ноября. В "ЛіМе" моя статья "Ці дайшла да Віцебска перабудова?" В ней о многом, и о Шагале тоже…

15 ноября. С. Наумчик: "Ну мы с вами на коне". Я: "Пока еще на ослике и верблюде". "Что вы, ваша статья вчера наделаем шуму в обкоме, одно название чего стоит "Дошла ли до Витебска перестройка?".

21 ноября. Звонила Сулецкая. У нее Григорьев спрашивал, как она относится к моей статье, она ответила: "Положительно". "А я отрицательно" - сказал Григорьев, называл "ЛіМ" "бульварным листком"… а меня "экстремистом". Просил передать его мнение мне. Он уезжает в Польшу. А почему просил Сулецкую?..

24 ноября. Встреча с Григорьевым в "В. р.". Думал, идя туда, что он, конечно, о моей статье не промолчит. Но что такое будет… Он поговорил об АЭС (30 мин. ), а потом 40 минут громил меня и мою статью. Чего только в его речи не было: "экстремистские действия Симановича", "партия найдет силы встать на вашем пути" "вбиваете клин между партией и интеллигенцией", "между интеллигенцией и рабочим классом", "я от имени народа", "от имени партии", "я как коммунист", "то, что предлагаете вы - это антиперестройка". Я сидел, пригнувшись, и все записывал. Стояла гробовая тишина. А он развешивал политические ярлыки. В каком-то месте я воспользовался паузой, встал и произнес речь, каких не произносил никогда и уже, наверно, не произнесу. "Я не отказываюсь ни от одного слова и вспоминаю, как ыы обрушились на меня, когда я заговорил на пресс-конференции о памяти великого художника, о музее Шагала, это было полтора года назад, а теперь вы уже говорите о нем в других тонах"… "Так будет и с этой статьей…" "Мне бояться нечего, я делаю (и уже сделал) дело честно и открыто, мое дело со мной, а вас ждут перемены…" Обо всем, что наболело, я говорил остро, без оглядки. Все сидели опустив головы, поднимали их и с ужасом поглядывали на меня, особенно, когда я что-то напророчил, что "бояться надо тем, под кем уже шатаются кресла, и они слетят с них, если не поймут, что наступило новое время". Я сел. И наступила томительная пауза. Все ждали, как будет реагировать Григорьев. А он вдруг, нарушая паузу, сказал: "Я думаю, что должен принести товарищу Симановичу свои извинения. Я, возможно, немного погорячился…" Конечно, ни аудитория, ни я такого поворота не ожидали. И я сказал: "Принимаю ваши извинения". Потом было выступление Boлоди Попковича: "Гэта чэсны артыкул, мне няёмка выступаць, бо Д. С. - мой сябра. І ўсё ж я паўтару: такі артыкул сёння вельмі патрэбны і добра, што ён надрукаваны…" По просьбе Григорьева я остался вместе с двумя Наумчиками, старшим и младшим. Он говорил о Шагале и Бог знает о чем. А когда иссяк его пыл, я сказал: "Вы сами весной пожелали мне "будоражить общественное мнение…". Я выполнил ваш наказ"… Он улыбнулся. Я подарил ему книжку Каменского о Шагале, и мы распрощались.

25 ноября. Вечером приехал Рыгор. Посидели у нас. Его "чекушку" распили с Ремом, он пил водичку… Рассказал, как Соколов, первый секретарь ЦК, пригласил и "стращал" всех приглашенных похлеще, чем Григорьев…

26 ноября. В пединституте. Вёл, выступал, сказал, что сегодня день рождения Короткевича, поздравил всех и пригласил в театр. Потом выступали Рыгор и Рем. Вечером - в театре. Вечерина началась поздно, после спектакля, в 22 часа. Выступали мы, все вместе с Натальей Семеновной Кучковской, которая cпециально приехала. Актеры-коласовцы подготовили хорошую композицию по стихам Короткевича. Бородулин сказал слово оИ нем. Я – воспоминания (пересказал) и прочел письмо 58-го года, очень хорошо приняли, а когда вдруг погас свет, я три минуты продолжал "светить во тьме", как заметил Рыгор. Так уже в третий раз мы отмечаем в Витебске и Орше день рождения Короткевича.