Вирус зла - [33]

Поняв, что долбиться, подобно рыбе об лед, можно вечно, Виктор сменил тактику. Спешно свернув сферу гиперчувствительности, он решил сосредоточиться на внутренней пустоте, а не на собственном надсознании. Это предполагало весьма серьезную энергоотдачу, но цель, в данном случае, оправдывала средства.

Сосредоточение на пустоте, еще называли практикой снов или минимальным бездействием тел. Гагарин редко прибегал к такого рода медитативной практики, находя ее весьма сложной и опасной на последних стадиях, а то, что сегодня ему необходимо будет погрузиться в сон до самых последних уровней, он не сомневался.

Гагарин достаточно быстро преодолел первые три ступени — сон физического тела, астрального и эмоционального. Но в своей практике он никогда еще не опускался глубже, а посему очень рисковал. Даже сейчас пустота казалась ошеломляющей. Виктор не только ничего не чувствовал, отрекшись от всего материального и информационного, он погрузился в абсолютную безэмоциональность, характеризуемую полнейшим спокойствием. Когда он очистил свой разум ото всех, даже самых эфемерных и призрачных намеков на мысль, наступила четвертая стадия, и окружающая Гагарина Вселенная растворилась в нем. Пустой сосуд, каким стал Виктор по собственной воле, не мог существовать, поскольку мир не терпел пустоты. И этой волне, этому напору, он не мог противостоять. Единственное что Виктор мог сделать и сделал, так это еще более расширил свой сосуд, стараясь вобрать в него как можно больше.

Поначалу ему не удалось ничего обнаружить. Информации было слишком много, а правильно структурировать ее, обработать он попросту не успевал. Попытки же вычленить из этого бурлящего потока хоть что-то необычное, наталкивались на достаточно болезненные и неприятные ощущения. То Гагарину казалось, что тело его сейчас сожмется в точку, превратиться в сингулярность в ничто, то — наоборот, иногда появлялось ощущение, что он раздувается, расширяется во все стороны и сейчас вберет в себя весь окружающий мир и даже больше. Между тем, ему начало казаться, что он вновь обрел способность чувствовать, но это приносило ему лишь одни сплошные неудобства. Глаза его вдруг начинали слышать! Кожа — видеть окружающее пространство. Остальные органы чувств тоже поменялись местами, отчего Гагарин едва не сошел с ума.

Осознав, что ничего путного он не добьется, Виктор начал медленно выходить из медитативного состояния, и, в конце-концов, отчетливо зафиксировал след. Он видел его перед собой, чувствовал всего крошечную долю мгновения, но этого хватило, чтобы отпечатать в памяти свои ощущения. Нечто представляло собой след, тень чего-то, пытавшегося взаимодействовать с нашим миром, но сказать что-нибудь более определенное о таинственном объекте Виктор не мог. Единственное, что ему показалось верным в последующих своих размышлениях над увиденным, так это то, что наткнуться на след даже случайным образом было практически невозможно.

Как ни странно медитация повлияла на его физическое и психо-эмоциональное состояние положительно. Тонус зашкаливал, энергия била ключом, хотелось что-то делать, ни сидеть сиднем на месте, а творить, творить и еще раз творить.

— Волхв, — обратился Гагарин к инкому-управляющему дома с интересовавшим его вопросом, — ответь мне, пожалуйста, ты что-нибудь необычное чувствуешь поблизости?

Домовой ответил не задумываясь ни секунды:

— Я контролирую окружающее пространство участка и за его пределами на два километра более чем по тремстам параметрам, и все они находятся в переделах допустимого. Тебя интересует что-то конкретное?

— А состояние почвы? — не унимался Гагарин. Определить, говорит ли домовой правду или лжет, он не мог.

— Это входит в стандартный перечень параметров.

— И на сколько глубоко ты ее контролируешь? Тоже на два километра?

— В такой глубине нет необходимости. Всего сто метров, не больше.

След, который обнаружил Виктор находился на уровне десяти метров, то есть в оперативной сфере инкома-управляющего. Значило ли это, что Волхв знает о нем, но сознательно не говорит Гагарину правду, или он ничего не чувствует? В пользу первого указывало то, что таинственное нечто располагалось аккурат под теремом Виктора, ни метром правее, ни метром левее. Такую точность было трудно объяснить обыкновенной случайностью, хотя чего только в этом мире не происходило. Виктор же в случайности не верил. А вот в пользу второго указывало то, что обнаружить след действительно было практически невозможно, и вся система чувств домового могла просто не обратить внимание на странное поведение материи под домом.

— Сделай мне завтрак, — сказал Гагарин, почувствовав некую неловкость и пустоту в желудке.

— Охотно, — отозвался Волхв, — что предпочтешь?

— Омлет с сосисками, желательно мелко нарубленными, и чтоб поперченей было. Можно еще парочку бутербродов.

— Могу предложить великолепную красную рыбу в лимонном соусе.

— Ты имеешь в виду в качестве бутербродов?

— Да.

— Давай.

— А пить что будешь?

— Чай. Зеленый и без сахара, если можно.

— Минут через пять можешь идти на террасу, завтрак будет готов.

Поблагодарив домового за хлопоты, Гагарин присел в тени раскидистой липы, росшей на участке уже бог весть сколько времени, и вдруг ему безумно захотелось увидеть Катю. Ее лицо, фигурка девушки настолько ярко возникли перед внутренним взором Виктора, что он, казалось, видит ее наяву. Стоило Гагарину протянуть руку, и он мог докоснуться до нее, потрогать ее руки, прижать к себе, поцеловать…