Вирус самоубийства - [12]

У Тони не было абсолютно никакого желания выслушивать всю эту болтовню, но она даже не пыталась остановить девушку. Единственными чувствами, которые Тоня испытывала на протяжении последних дней, были апатия и глубокое безразличие ко всему происходящему — если, конечно, можно назвать чувствами полное отсутствие каких-либо эмоций.

Из невероятно длинного и сбивчивого монолога соседки Тоня поняла, что девушку зовут Юля, ей семнадцать лет, и она лечится в этом отделении уже второй раз, после очередной неудавшейся попытки самоубийства. На самом деле покончить счеты с жизнью Юля пыталась уже трижды, но в самый первый раз никто, кроме нее самой, так и не узнал, что это была именно попытка суицида, а не банальный несчастный случай. В то время Юльке было пятнадцать лет, и она решила, что самый надежный способ умереть — это вскрыть себе вены бритвой. Так всегда поступают героини в иностранных фильмах, если хотят совершить самоубийство. Юльке казалось, что это будет даже романтично, как в кино, но она тогда и подумать не могла, что от вида и запаха собственной крови можно упасть в обморок. А произошло именно это: как только она коснулась безопасной бритвой своего левого запястья и из-под лезвия выступила первая робкая капелька крови, сознание девочки помутилось, тело обмякло, и она без чувств упала на пол, с грохотом опрокинув табурет, который стоял рядом (дело было ночью на кухне). На шум прибежала мать, и девочку быстро привели в сознание. Но никто так и не понял, что же именно произошло, а сама Юля тогда никому не призналась. Позже девочке влетело за неосторожное обращение с бритвой, но на этом все дело и кончилось.

— Я же тогда была молодая и глупая, и я не знала, что для самоубийства такой способ вообще не подходит. Он ненадежен: умереть от него не умрешь — все равно откачают, это мне потом врачи сказали. Это только в кино умирают, порезав вены безопасной бритвой, а в настоящей жизни от этого умереть невозможно. Так что если ты по-настоящему решишь покончить с жизнью, то надо выбирать другой, надежный способ, — со знанием дела поясняла Юля своей безразличной соседке. — Может, потому такую бритву и называют безопасной, что она не представляет опасности для жизни? — наивно рассуждала она.

Примерно через год после этого Юлька снова попыталась покончить с собой, но резать вены уже не стала. Ко второй попытке самоубийства девочка подготовилась уже основательно: в течение длительного времени она потихоньку таскала у матери таблетки снотворного, и когда их набралось, как ей казалось, достаточно много, проглотила их все сразу.

— В тот раз у меня почти получилось, — с гордостью поясняла девушка. — Я даже отключилась и почти умерла, но почему-то очнулась в больнице. Меня потом долго рвало, мне промывали желудок, делали какие-то уколы и даже пристегнули ремнями к кровати. Странные они, эти врачи — представляешь, они, наверное, думали, что если меня не пристегнуть, то я убегу. Но после того, что они со мной сделали, я не только убежать, я даже пошевелиться не могла, просто лежала на кровати, как бревно, а через иголку, приклеенную к моей руке, в меня капала какая-то жидкость.

Несмотря на трагичность событий, о которых так возбужденно рассказывала Юлька, ее соседку эта история совершенно не трогала. Тонюсенька слушала сбивчивое повествование безучастно и молча, отвернувшись к стене. Но Юлька не умолкала:

— Потом, через несколько дней, мне сказали, что кризис миновал, и перевели сюда, в это отделение. Это не больница — это такое специальное место, типа санатория, где можно просто отдохнуть, ничего не делая, и набраться сил. Так говорит Роман Яковлевич — он здесь главный врач, и его все слушаются. Они называют это реабилитацией, и Роман Яковлевич говорит, что психотерапия — это и есть реабилитация. А еще он говорит, что он мой друг, и ему можно обо всем рассказать. Я сначала думала, что он врет, а на самом деле он такой же, как все взрослые — вечно им что-то от нас нужно. Но теперь я точно знаю, что он другой. Он такой же, как мы с тобой, только очень-очень умный. Он всегда разговаривает со мной, никогда не смеется надо мной и не называет меня маленькой и глупой. А еще его можно обо всем спросить, и он никогда не скажет, что мне еще рано об этом знать или что-то типа «когда вырастешь — сама узнаешь».

Рассказывая о своей короткой и невеселой жизни, Юля без всякой хронологии перескакивала с одного события на другое, но ни разу даже не намекнула на причину, послужившую мотивом к ее настойчивым, пусть и неудачным, попыткам суицида.

— В прошлый раз я пробыла здесь почти три месяца. Я была даже рада, что у меня не получилось умереть: со мной все так хорошо обращались! Никто не заставлял меня ходить в школу и делать уроки, никто не ругал за двойки, никто не смеялся над моим неопрятным видом. Мама приносила мне конфеты и апельсины, мне разрешали гулять и даже смотреть телевизор в холле. Когда меня выписали, я даже не хотела отсюда уходить! Но Роман Яковлевич сказал, что у меня теперь и так все будет хорошо, а я, если захочу, всегда смогу прийти к нему поговорить.