Вирус бессмертия - [27]

— Ты думаешь, может, он имеет какое дело? — спросила она. — Как по мне, так он странно ходит.

— Идет, как голем, — безразлично сказал мистер Гумбейнер.

Старуха была раздражена.

— Ну я не знаю, — ответила она, — я думаю, он ходит, как твой двоюродный братец.

Старик сердито сжал губы и пожевал мундштук своей трубки.

Личность с серым лицом прошагала по бетонной дорожке, поднялась по ступенькам крыльца веранды и уселась в кресло. Старый мистер Гумбейнер ее игнорировал. Его жена уставилась на чужака.

— Человек приходит без здравствуйте, без до свидания, без как поживаете, садится, как он вроде дома… Кресло удобное? — спросила она. — Так, может, чашечку чая?

Она повернулась к мужу.

— Так скажи что-нибудь, Гумбейнер! — потребовала она. — Или ты сделан из дерева?

Старик слабо улыбнулся, слабо, но триумфально.

— Почему я должен что-то говорить? — спросил он в пустое пространство. — И кто я такой? Никто — вот кто!

Чужак заговорил. Его голос был хриплым и монотонным.

— Когда вы узнаете, кто или вернее что я есть, то от страха ваша плоть расплавится на ваших костях.

Он обнажил фарфоровые зубы.

— Не трогай мои кости! — закричала старуха. — Этот нахал набрался наглости и говорит мне про мои кости.

— Вы затрясетесь от ужаса, — сказал чужак.

Старая миссис Гумбейнер ответила, что она надеется, что ему удастся дожить до этого времени. Она снова повернулась к мужу.

— Гумбейнер, ты когда подстрижешь газоны?

— Все человечество… — начал чужак.

— Ша! Я говорю со своим мужем… Он как-то чудно говорит, Гумбейнер, нет?

— Наверное, иностранец, — сказал мистер Гумбейнер благодушно.

— Ты так думаешь? — миссис Гумбейнер окинула чужака мимолетным взглядом. — У него очень плохой цвет лица, неббих. Я думаю, он приехал в Калифорнию ради поправки здоровья.

— Несчастья, боль, печаль, горести — все это ничто для меня…

Мистер Гумбейнер прервал чужака.

— Желчный пузырь, — сказал он. — Гинзбург, что живет около ди шуле, выглядел в точности также до операции. Они пригласили для него двух профессоров, и день и ночь около него сидела сиделка.

— Я не человек!

— Вот это я понимаю, сын! — сказала старуха, кивая головой. — Золотое сердце, чистое золото!

Она глянула на чужестранца.

— Ну хорошо, хорошо. Я расслышала с первого раза. Гумбейнер, я тебя спрашиваю! Когда ты подстрижешь газоны?

— В среду, оддер, а может, в четверг к соседям придет японец. Его профессия — подстригать газоны, моя профессия — быть стекольщиком на пенсии. У меня осталось мало сил для работы, и я отдыхаю.

— Между мной и человечеством с неизбежностью возникает ненависть, — продолжал чужак. — Когда я скажу вам, что я есть, плоть расплавится.

— Говорил уже это, — прервал мистер Гумбейнер.

— В Чикаго, где зимы холодные и злые, как сердце русского царя, — зудела старуха, — ты имел сил достаточно, чтобы таскать рамы со стеклами с утра до ночи. А в Калифорнии с ее золотым солнцем, чтобы подстричь газоны, когда жена просит, ты не имеешь сил. Или мне позвать японца, чтобы тебе ужин готовить?

— Тридцать лет профессор Оллэрдайс потратил, уточняя свою теорию. Электроника, нейроника…

— Слушай, как он образно говорит, — сказал м-р Гумбейнер с восхищением. — Может быть он приехал в здешний университет?

— Если он пойдет в университет, так может он знает Бада? — предположила старуха.

— Возможно, они учатся на одном курсе, и он пришел поговорить с ним насчет домашнего задания. А?

— Ну конечно, он должен быть на том же курсе. Сколько там курсов? Пять, Бад показывал мне свою зачетку.

Она стала считать на пальцах.

— Оценка телепрограмм и критинизм, проектирование маленьких лодок, социальное приспособление, американский танец… Американский танец… ну, Гумбейнер!

— Современная керамика, — с наслаждением выговорил ее муж. — Отличный парень Бад. Одно удовольствие иметь такого жильца.

— После тридцати лет изысканий, — продолжал чужак, — он перешел от теории к практике. За десять лет он сделал самое титаническое изобретение в истории человечества — он сделал человечество излишним, он создал меня!

— Что Тилли писала в последнем письме? — спросил старик.

Старуха пожала плечами.

— Что она может написать? Все одно и то же. Сидней вернулся домой из армии. У Ноами новый приятель…

— Он создал МЕНЯ!

— Слушайте, мистер, как вас там, — сказала старуха, — может, откуда вы, там по-другому, но в этой стране не перебивают людей, когда они беседуют… Эй! Слушайте, что значит «он создал меня»? Что за глупости.

Чужак снова обнажил все свои зубы, демонстрируя слишком розовые десны.

— В его библиотеке, в которую я получил более свободный доступ после его внезапной, но загадочной смерти, вызванной вполне естественными причинами, я обнаружил полное собрание сочинений про андроидов, начиная от «Франкенштейна» Шелли и «РУР» Чапека и кончая Азимовым…

— Франкенштейн? — сказал старик заинтересованно. — Я знавал одного Франкенштейна, у него был киоск, где он торговал сода-вассер на Холстед-стрит.

— …ясно показывающих, что все человечество инстинктивно ненавидит андроидов, и значит между ними неизбежно возникает ненависть и вражда…

— Ну конечно, конечно! — старый м-р Гумбейнер клацнул зубами по мундштуку трубки. — Я всегда не прав, ты всегда права. И как ты прожила жизнь с таким дураком?