Вира Кровью - [8]

Но сейчас-то этого всего не будет. Надо отмахаться от десантника на кулачках, что называется. Причём быстро, эффектно, но без тяжких телесных. Это надо думать. А как, не зная манеры противника?

Ладно, бой покажет.

Бой показал. На деле вышло не очень серьёзно.

У парня была вполне надёжная, но кондовая подготовка. Ну да, из той серии, что дают солдатам. Что он сам своим давал: «Делай — раз! Делай — два!». Правда, сверху у Охрименко было наложено нечто более качественное. Что, видно, и помогало парню поддерживать свой авторитет в стычках. И в собственных глазах.

Так что Алексей уже через десяток секунд приноровился угадывать следующий выпад оппонента. Начал его довольно эффективно встречать, добавив в свою оборону элементы из той квази-восточной смеси, что они отрабатывали ещё в училище. И чуть-чуть из казачьего, из того, что сам ли Ященко или кто до него переложил из сабельного боя на ручной. Изобретение на самом деле гениальное, ибо в «ручных» единоборствах привычка к холодному оружию как раз больше мешает: привыкает рука к инструменту, а мозг — к дистанции. Но если уж отработал такое переключение-подключение, то вот эта манера не отбивать чужую руку, как и чужой клинок, а отжимать — она даёт определённое преимущество.

Поэтому схватка их со стороны, должно быть, выглядела забавно. Лейтенант старался достать и забить Алексея ногами и руками, напирая буквально пыром. Но каждый раз промахивался, не понимая, отчего. Бедняге Охрименко не хватало прежде всего комплексности: он не очень умел переводить одно движение в другое без пауз и слома общего рисунка. У него получалось, как в кино про каратистов — серия разных ударов. Но именно серия, — а не один многоэлементный удар, как надо.

Так что Алексей вскоре нащупал манеру Куляба, а затем определил и свою для данного боя. Он уклонялся, плавно, но быстро отжимая руки-ноги оппонента в неудобных для него направлениях, отчего тот терял равновесие, вызывая усмешки и покачивания головой у зрителей. Какому-нибудь гражданскому вообще должно было казаться, что лейтенант сам пролетает мимо Кравченко. Алексей тоже проводил удары — только обозначая их, конечно, звонким хлопком, в основном, по спине.

Нет, парень был хорош, чего уж там. Просто с другим уровнем. И, прежде всего, с другим уровнем натренированности. Реакция его явно была слишком размягчённой для, скажем, ежедневно проводимых отработок. Оно, конечно, и сам Алексей здесь, на войне, тоже не каждый день уделял время подобным тренировкам. Но всё у него был Злой, с которым они спарринговали если не каждый вечер, то раза четыре в неделю точно.

Надо отдать должное Кулябу ещё в одном отношении. Он не стал бычить, как только понял, что проигрывает. Он остановился, тяжело дыша, — что ж, и чемпионы мира по боксу нуждаются в отдыхе через три минуты поединка, — потом наклонил голову и произнёс, делая паузы на вдохах:

— Всё… убедили… тащ капитан… Прошу прощения… был неправ…

Алексей протянул ему руку:

— Да ладно, проехали… Работаем?

— Работаем! — улыбнулся Охрименко.

Это было важно — заполучить доброжелательный контакт с подобного вот рода энергичными, пусть с наглинкой, бойцами батальона. Потому что уставов в луганской армии пока ещё не было — ходили лишь неопределённые слухи об их разработке, — а потому организационную структуру своих частей и подразделений каждый командир определял едва ли не самостоятельно. Ну и делалось это, естественно, с опорой на уставы вооружённых сил прежде всего России. А там командиру батальона никакого зама по боевой подготовке не полагалось. Там вообще два офицера в управлении — начштаба и зам по вооружению. А поскольку Перс сам был офицером родом из российской армии, то и оргструктура у него была похожа на ту.

И в ней Буран оказывался фигурой… ну, несколько левой. Едва ли не дополнительной. А потому рассчитывать на одно лишь формальное положение в структуре ОРБ не стоило.

* * *

Когда дежурный по подразделению передал вызов к командиру, Алексей отправился к Персу, ни о чём особенно не волнуясь. Ну, то есть, как всякий офицер, вызываемый к начальству, он обозрел задним числом прожитые после крайнего общения дни и часы — в поисках возможных залётов, своих и в особенности подчинённых. Однако во всех делах последнего времени ничего сильно косого он не вспомнил. А раз так, то о причинах сегодняшнего вызова размышлял конструктивно. Может, задумало командование, наконец, некую генеральную разведку укропских намерений, для которой сил обычной войсковой разведки недостаточно и нужны уже спецы отдельного разведбата Корпуса?

Он себя почти убедил в этом, пока шёл к штабу. Начал даже прикидывать, кого в каких расчётах отправит, а с какой группой пойдёт сам. Однако на пороге кабинета комбата пришлось сделать усилие, чтобы не выдать крайнего своего удивления. Ибо был тут не только сам командир батальона Перс и вполне уместный для предполагаемого разговора начальник штаба Куга. Кроме них, в командирском кабинете находились Тарас, друг его собственного друга Мишки-Митридата из штаба корпуса. Рядом с ним излучал начальственный вид какой-то седоватый, армянистого вида военный, без знаков различия, но явно привыкший к погонам с двумя просветами и разместившийся не более и не менее, как на месте Перса. Ещё был здесь дядька вида столь ни о чём, что его ведомственная принадлежность не вызывала никаких сомнений.