Винтерспельт - [151]

Он попытался представить себе ответ Райделя.

«Вы думаете?» — говорит он, совершенно сбитый с толку. И тут же неуверенно: «Пожалуй, я мог бы это сделать».

Нет, не годится. Райдель и «сбитый с толку» — понятия несовместимые.

Гораздо вероятнее было бы другое.

«Вы все же шпион. Я это сразу понял».

Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

На какой-то миг, буквально на миг, он представил себе, какое лицо будет у Кимброу, если он вернется с немецким обер - ефрейтором, раскрашенным по всем правилам военной маскировки.

Эта мысль была столь фантастической, что он едва все не выболтал.

Безрассудный он был человек, этот Шефольд!

В конце концов он отказался от своего намерения, потому что вовремя вспомнил, какие последствия это могло иметь для майора Динклаге. Если Райдель не вернется с задания, предписывающего проводить Шефольда до передовой, там немедленно свяжут визит незнакомца, перешедшего линию фронта, к майору Динклаге с бесследным исчезновением немецкого обер - ефрейтора.

Хотя, с другой стороны, он был бы не прочь сыграть злую шутку с Динклаге!

В нем все еще тлел огонь возмущения против Динклаге. Время от времени он помешивал угли и раздувал огонь.

Продумывая ходы, которые должны были подвести Райделя к мысли о дезертирстве, Шефольд не учитывал одной неожиданности, одного трюка своего противника, который абсолютно ошеломил бы его: Шефольд не подозревал, не мог себе представить, что предложение дезертировать вовсе не вывело бы Райделя из себя.

Дело в том, что он уже и сам пришел к этой мысли.

«Вот это мысль, — сказал он себе (Когда? Еще в канцелярии? Или позднее, шагая с Шефольдом по Винтерспельту?), — это мысль — смыться вместе со шпионом! Через фронт и — в Хеммерес! Хотел бы я видеть при этом его морду! Как бы ему стало кисло, когда бы он смекнул, что я его прикончу, если он не проведет меня в Хеммерес, а потом своей тайной тропой к америкашкам. А тропу эту он знает, можно не сомневаться: наверняка сообразит, как убраться отсюда, если начнется заваруха.

Господи боже, вот это был бы номер! Война все равно уже не война, а анекдот какой-то. Лучше и не придумаешь способа покончить с войной!

А рапортом Борека пусть они подотрутся».

Ну а если окажется, что он не знает никакой тайной тропы, если он на самом деле простофиля, который попусту ошивается в Хеммересе, то я пойду дальше один. Это будет несложно. Надо немножко пошуметь, пошуршать в кустах, когда пойду по склону, где америкашки сидят, чтобы они не напугались.

Он извлек из памяти обрывки своего гостиничного английского. «Хелло, бойз!» — вот что ему надо закричать, поднимаясь по склону холма на том берегу Ура.

Мысль, что, прежде чем выйти к американцам, придется бросить где-то в кустах свой карабин, показалась ему почти невыносимой.

Ни на секунду ему не пришло в голову сказать об этом своем намерении, известить о своем желании Шефольда. Обсуждать дезертирство с Шефольдом — об этой возможности Райдель даже не думал, потому что для него она вообще не существовала.

Сам не зная почему, он отказался от своей лучшей идеи так же внезапно, как она возникла. Можно предположить, что у такого человека уже одна мысль сдаться врагу наталкивается на неодолимое сопротивление, под какой бы маской она ни подкрадывалась.

Так что, сказав: «Не нужна мне помощь», он, вопреки предположению Шефольда, действительно в помощи не нуждался.

Как он и ожидал, на передовой и теперь было мало людей. На всем пути вверх, к его окопу, они встретили только ефрейтора Шульца, который стоял в своей стрелковой ячейке, той самой, где утром стоял ефрейтор Добрин. В противоположность Добрину Шульц не был раззявой. Он, как и Райдель, редко раскрывал рот. Из него и клещами слова не вытянешь. Говорили, будто он откладывает свое денежное довольствие, эти вонючие полторы марки в день, которые получает ефрейтор, и отправляет домой курево, которое ему выдают, чтобы у жены было что выменивать на жратву для детей.

Когда они приблизились, Шульц, в отличие от Добрина, не вылез из окопа. Он только с интересом повернул голову, посмотрел на Райделя и Шефольда.

Райдель остановился и сказал:

— Приказано перевести его на ту сторону. Дело совершенно секретное.

— М-м, — промычал Шульц.

А сам подумал: «Что-то не припомню, чтобы тут, на фронте, доводилось сталкиваться с какими-то секретными делами».

У Шульца тоже был немалый фронтовой опыт: Балканы, Россия.

Подумал ли он при этом о чем-то еще, связанном, например, с Райделем, установить невозможно. Так как он принадлежал к тем немногим, кто не боялся Райделя, то вполне вероятно, что мысли о Райделе облек бы совсем не в те слова, которые хотя и не сорвались с губ ефрейтора Добрина, но зато наверняка засели в его слабо развитом мозгу («грязная свинья», «педик несчастный»).

Рассматривая Шефольда, он подумал: «Заблудился, наверно. Райдель просто набивает себе цену. Ну и на здоровье. Меня это не касается».

«Вот они, эти слова! — мысленно произнес Шефольд. «Совершенно секретно». Так следовало говорить с самого начала, чтобы произвести впечатление на Райделя».

Война голов. Уже у американцев он обратил внимание, что это война голов. Тела были запрятаны в землю. Снаружи торчали только головы.