Виновата любовь - [22]

— Что же было невероятного в его работе?

— Тема. Исключительно сложная и слишком объемная, чтобы ее мог осилить один человек. Вы понимаете, что я хочу сказать? Там работы на целый коллектив. Напрасно Стилиян в нее впрягся.

Следователь задумался.

— А может быть, сможете вы… — начал он.

Драга перебила, покачав головой.

— Мы с Димой просиживали над цифрами ночи напролет, нам приятно было, несмотря на то что потребовалась сумасшедшая выдержка. Это была работа не для одного человека, и делали мы ее ради того, чтобы прикоснуться к чему-то… значительному. И ради инженера, конечно.

— Он платил вам?

Она изумленно отшатнулась, словно вопрос показался ей глупым.

— Он? Да мы больше его получаем. Питаемся в столовой за копейки. Стилиян нас благодарил иначе… Мне дарил цветы и конфеты, а Диме — мужской одеколон.

Закурив вторую сигарету, Драга окинула следователя холодным взглядом.

Климент взял ручку и подвинул к себе листок бумаги.

— Имя? — спросил он, прищурившись.

— Драгана Петкова Митрова. Во времена моего детства мужчины уходили из села на заработки. Мой отец тоже ушел — и не вернулся. Мать расхворалась и умерла, оставив нас, четверых детишек. Меня отдали в детский дом, там и выросла. Закончила техникум — электронику изучала. Знаете, я уверена, что стану инженером. Цель моей жизни.

Последние слова ошеломили его, и Климент поднял голову.

Драга, переменив позу (левую ногу перебросила на правую), спокойно пояснила:

— Сейчас мне кричат: «Драга, сбегай-ка туда, сбегай-ка сюда, завтра тебе во вторую смену!» Или: «Молодец, Драга, ловкая ты бабенка!» А иногда покрикивают: «Эй, ты!..» А как, по-вашему, звучит: «Инженер Драгана Митрова»? Ага, согласна с вами, совсем другое дело: солидно звучит. Первоклассный человек. Человек, не какая-нибудь девчонка на побегушках.

— Где вы были в ночь на седьмое — в ночь со вторника на среду?

— Очень хорошо помню, где мы с Димой убивали время. Были на концерте. Обычная современная какофония — светомузыка. Потом ужинали в ресторане, потом Дима проводил меня до общежития. Представляете, он был трезв как стеклышко — и умилялся каждому моему слову.

— А потом?

— Мы заснули. А потом Дима сказал, что ему надо на работу, и поехал на стройку.

— Какие отношения у него были с инженером Христовым?

Драга несколько смутилась.

— Сложные, — сказала она, опустив голову. — Уважал его, но не упускал случая назвать неудачником.

— Почему?

— Спросите у него.

— А как Христов относился к вам?

— Вы хотите знать, не приставал ли ко мне? — засмеялась Драга. — Нет, он подбирал глупых цыпочек. Бедняга думал, что в постели они лучше, чем какая-то будущая инженерка.

Следователь, покашляв, вытер губы платком — может быть, пряча улыбку.

Перед глазами торчала бутылка швепса. На письменном столе, покрытом ярко-зеленым листом бумаги, стояла пустая пепельница. Хотели угодить следователю, такому необычному среди публики, собравшейся здесь со всех концов света. Чувствуя себя в этой комнатке как в клетке, Климент медленно и задумчиво потирал ладони. Женщина пыталась разгадать, что он за человек. Прилетел, как ворона, в своем темном пальто, по-осеннему хмурый, какой-то зловещий. И обидно было думать, что инженер загулял где-нибудь в Черномории, или преспокойно пьет кофе в какой-нибудь хижине, затерянной в дебрях Рилы, или плещется с неизвестной мадам в чистых водах первоклассного бассейна… Христов — начальник, преданный стройке, честолюбивый инженер, чье будущее было расписано до мельчайших деталей, и вот его нет! Исчез — ни на том свете, ни на этом… Где такое бывает? Даже не в кино: уж слишком глупым был бы такой фильм.

И сейчас этот вот человек рыскает повсюду, точно собака за дичью, поднимает грязь везде, куда бы ни бросил взгляд, ищет злоумышленника, а злоумышленник, по мнению Драги, давно убрался из этих негостеприимных мест в поисках очередной жертвы. Драге стало до слез жалко инженера. Только сейчас, целую неделю спустя, горькая истина предстала перед ее сознанием как реальность, в которой и не могло быть двух исходов. Исход был один: смерть…

— Вчера вечером мы гуляли, — сказала она виновато. — Приглашены были на поросенка. Там говорили об инженере: жалко, дескать, такой молодой — и уже мертвый…

— Ну-у-у, — упрекнул следователь, — не рано ли вы его хороните?

Драга долго и горько качала головой, не отвечая, точно и вправду перед ней лежал инженер, его худое, но сильное тело, пронзенное подаренным ножом, красивым ножом, как бывает в приключенческих фильмах по телевизору.

— А Евдоким — что он за человек?

— Немного рассеян, но это ему даже идет. За то его и люблю. Пошлешь его купить сахару, а он несет кило муки. Очень красивый. Слов нет. Зато природа и отняла у него кое-что, дабы не дать одному человеку слишком много. Вы не замечали, бывает, у какого-нибудь счастливца и красота, и деньги, и слава, а взамен судьба отнимает у него что-нибудь: то ли память, то ли какой-то стержень человеческий, то ли еще что-то очень важное… Не замечали?

Климент, кивнув, расслабил узел галстука. Затем распахнул окно — не вставая, ловко, точно фокусник. Драга продолжала наблюдать — она разбиралась в людях. Работала одно время в больнице санитаркой и хорошо знала раны человеческие: какие случайные, а какие — от нечеловеческой злобы, мести или по пьянке. Метина на левой руке следователя, заботливо перевязанная, была от холодного оружия. Жульнический удар в каком-то тупике.