Виноградник Ярраби - [57]

Юджиния ждала у входа. Она куталась в халат, и вид у нее был растерянный.

— Гилберт, пожалуйста, поторопитесь… — Она замолчала, увидев закопченное лицо с белыми дорожками от слез на щеках. — Гилберт, неужели так плохо?

— Как — так?

— Вы… У вас следы… на щеках…

— И вы бы заплакали, если бы увидели то, на что пришлось смотреть мне, — ответил он резко. — Что вы делаете здесь, на холоде? Вы даже не одеты. Идите назад в постель. Я не хочу лишиться сына в придачу к винограднику.

Она рванулась к мужу, похоже собираясь его обнять, несмотря на то что он так грязен и растрепан. Но, услышав эти слова, попятилась; лицо ее застыло.

— Я хотела только сказать вам, что кто-то должен отправиться в Парраматту за врачом.

Миссис Джарвис рожает. Миссис Джарвис, Том Слоун, погубленный виноградник, чувство страшного изнеможения — все смешалось, и тут же Гилберта пронзила мысль: кажется, только что он не захотел обнять жену и отверг ее первый действительно искренний порыв.

Не вовремя все получилось. Все не так. И вот теперь Молли Джарвис, слишком напряженно трудившаяся для него, вероятно, потеряет своего ребенка. Тогда она сможет без каких-либо помех выйти замуж за Слоуна.

— А давно начались роды? Есть у меня время почиститься? — устало спросил он.

— Я не знаю. С ней миссис Эшбертон. Она не впускает меня в комнату. — Лицо Юджинии исказилось от гнева. — Уж не такая я никчемная. Все вы слишком меня от всего ограждаете. Это просто смешно.

— Миссис Эшбертон совершенно права. Слава тебе, Господи, что она здесь, — отсутствующим тоном сказал Гилберт, затем повернулся и крикнул, чтобы кто-нибудь из служанок велел Мерфи седлать для него лошадь.

— Идите наверх, милая, — сказал он через плечо Юджинии. — Я только помоюсь и переменю пиджак. Я мигом вернусь.

— Гилберт, вы не сказали мне. Виноградник…

— Потом.

С каким-то тупым удивлением он осознал, что на свете есть, оказывается, что-то, требующее более неотложного внимания, чем его загубленные лозы.

Но за удивлением крылось чувство глубокого потрясения, истина, которой он в данный момент не желал смотреть в лицо: ни одна другая рожающая женщина, кроме его жены, не должна была бы отвлечь Гилберта от его собственной беды.

Глава XIV

Юджиния считала этот день самым ужасным в ее жизни Достаточно было уже одних громадных участков виноградника, почерневших от мороза, и духа гнетущей грусти, воцарившегося в доме. Даже когда взошло солнце и заглянуло в окна, а день стал сверкающе красивым, все старались двигаться и говорить как можно тише, если не считать Эразма, который недавно подхватил одно из любимых восклицаний миссис Эшбертон: «Ну и дела, я вам доложу…» — и теперь без конца повторял его.

Юджинию преследовали два особенно тяжких момента, выдавшихся в течение дня. Один — это когда она встретила в дверях своего мужа, походившего на человека, только поднявшегося из угольной шахты. Его дикий измученный вид заставил бы ее отшатнуться, если бы не красноречивые белые следы от слез на щеках. Из-за них Гилберт выглядел таким беззащитным, что ей захотелось обвить его шею руками и прижать перепачканное сажей лицо к своей груди. Но он не заметил порыва жены, и поднявшаяся в ее душе волна пронзительной нежности умерла после короткого приказа отправляться назад, в постель. Внезапно она увидела, что ее брак нечто совершенно ничтожное; она для мужа — не более чем тело, которым он может пользоваться ночью, сосуд для вынашивания его ребенка, украшение для его дома. Эта мысль оказала на Юджинию прямо-таки парализующее действие, и она уже не чувствовала себя способной ни обнять его, ни разделить с ним гибель его виноградника. В замороженной тишине она наблюдала за тем, как Гилберт сбросил на пол спальни испачканную одежду, быстро надел чистую, а затем торопливо спустился вниз, чтобы вскочить на свою лошадь, которую подвели к парадному.

За доктором мог бы поехать кто-нибудь другой. Но кому же это поручить? Мужчины всю ночь трудились, а Гилберт был слишком добрым и совестливым хозяином, чтобы требовать от кого-либо больше того, что мог сделать сам. А кроме того, он считал, что на нем лежит особая ответственность за судьбу миссис Джарвис: преждевременные роды были вызваны тем, что она перенапряглась, работая на него.

«Все, кроме меня, делают что-то полезное», — думала Юджиния. Но она вовсе не считала себя окончательно никчемной и не желала мириться с тем, что ее считают такой в один из самых трудных дней. Вместо того чтобы снова лечь в постель, как приказал Гилберт, она прошла через двор; камни под ногами все еще поблескивали от инея; подошла к кухне, и оттуда прошла по коридору к спальням служанок. Комната миссис Джарвис находилась в самом конце. Домоправительница имела право на лучшую комнату. В ней было окно, выходящее на отдельную веранду рядом с застекленной оранжереей и огородом. Когда ребенок родится, он сможет в теплые дни спать в кроватке на веранде. Вначале это помещение предназначалось для семейной пары и оказалось вполне подходящим для вдовы с ребенком.

Прислушиваясь за дверью к тому, что происходит в комнате, Юджиния услышала голос миссис Эшбертон, а вслед за тем протяжный тихий стон.