Винный сноб. Подогретое вином приключение - [16]

* * *

Через несколько месяцев работы в L’Apicio я (почти) перестала путать местами бутылки в погребе. Я помнила, какое вино у нас есть, где оно лежит, в каком количестве и как называется. Я писала дегустационные заметки к винам ПБ для официантов и победила «жуткую лестницу». Мне казалось, я начинаю понимать, не только какое вино закупает ресторан, но и почему.

Но главное, что я поняла, — это то, что дальнейших перспектив в L'Apicio у меня нет. Джо и Лара относились к своей работе именно как к работе. Для них это был способ заработка. Но не смысл жизни. Они были нормальными, хорошо устроившимися в ресторанном бизнесе людьми. Но я бросила журналистское поприще не ради того, чтобы проводить время с нормальными, хорошо устроившимися людьми, — по крайней мере, не дольше необходимого.

Продолжая посещать дегустационные мероприятия по всему городу, я систематически сталкивалась с особой породой людей — сомелье, для которых работа была не просто работой и даже не просто образом жизни. Она была их религией. И не такой религией, о которой вспоминаешь только по воскресеньям, когда все тянутся в церковь. Речь идет о религиозных фанатиках, у которых на входе в дом висят «95 тезисов» Мартина Лютера. «Да, это культ. Культ вина», — сказал один из таких фанатиков.

Их рабочий день начинается задолго до официальной смены в ресторане. По утрам они дегустируют вина в компании таких же энтузиастов, совершенствуя чувство вкуса, по семь часов кряду учат теорию по флэш-карточкам и в свободное время обнюхивают разные образцы песчаника. Их «отпуск» подразумевает сбор разведданных на виноградниках Калифорнии и Испании. Вся их жизнь вращается вокруг носа и языка — чужих и собственных. И эти люди невероятно ценны для своих работодателей. Одна участница моей дегустационной группы, работавшая в ресторане в Мидтауне, рассказывала, что ежегодно продает вина на 3 миллиона долларов. Потом выяснилось, что речь шла только об одном из клиентов, т. е. какой-то конкретный человек за год потратил в их ресторане 3 миллиона долларов на вино. Эти сомелье ласково называют друг друга винными снобами.

Именно с такими людьми мне хотелось познакомиться, но в L'Apicio их не было. Они составляют особую, элитную касту, ведущую насыщенный образ жизни. В большинстве своем они работают в тех местах, из-за которых ресторанный критик в New York Times боготворит свою работу, куда ходят олигархи и миллиардеры из сферы высоких технологий, где простой смертный давно потерял надежду забронировать (и позволить себе) столик. Эти сомелье регулярно подают дорогие вина, скажем по 6 тысяч долларов за бутылку, таким же одержимым энофилам, как они сами. Они дегустируют ради самой дегустации. И они, как и я, готовились к экзамену в Совете, правда уже на сертификат мастера сомелье.

Среди них выделялся один человек, чье имя постоянно всплывало в разговорах с разными сомелье, дистрибьюторами и коллекционерами. Некоторые называли его Человеком Дождя — как аутиста с синдромом саванта, роль которого гениально сыграл Дастин Хоффман. «Многие находят его чудаковатым, — признался кто-то. — Но, по-моему, нет ничего, чего бы он не знал».

Я уже не считалась «гражданской», но все еще была далека от настоящего сомелье. Я продолжала искать своего наставника, собственного Оби-Ван Кеноби — мудрого, доброго, старого и загадочного. Но нашла кое-кого другого. Моргана Харриса.

Глава вторая Тайное общество

Начало знакомства с Морганом, должна признать, было странным.

Впервые мы столкнулись с ним на винном фестивале Wine Bar War, где Морган, опустив традиционный обмен любезностями, сразу принялся петь оды достоинствам своего винного холодильника. В душном помещении бывшего склада в Бруклине только на его столе красное вино подавалось охлажденным до температуры погреба, и он откровенно гордился своей предусмотрительностью. Меня всегда восхищал в людях такой маниакальный гедонизм, и, кроме того, до меня дошли некоторые интригующие слухи о Моргане, так что я написала ему по электронной почте и спросила, не найдет ли он минутку поболтать со мной о том, как и почему он стал сомелье.

«Я много думал и писал об этом для себя, пытаясь разобраться, почему моя работа представляет культурную и социальную важность, а не просто является звеном в цепочке товарооборота», — в такой витиеватой форме он ответил «да» на мой вопрос. Морган предложил встретиться в Terroir — укромном винном баре в Ист-Виллидж, где звучит музыка Iggy Pop и The Who, а винные карты приносят в разрисованных граффити папках. Он назвал это место одним из своих «храмов вина».

Морган приехал на встречу на мотоцикле и выглядел как хипстер: джинсы, винтажная футболка, серая шапочка и потрепанные кроссовки, откопанные в отцовском шкафу. Он предпочитал пропивать деньги, а не тратить их на одежду, пояснил он, пристраивая свои длинные ноги под узкую барную стойку. Он сорвал с головы шапочку, и из его шевелюры выбился один локон, спружинив на лоб, словно кучерявый восклицательный знак. Ниже шеи Морган был похож на мотокурьера, а выше подбородка — на Хью Гранта: с неторопливой ленцой, отчаянно красив — голубоглаз, с четко очерченными скулами и роскошной копной вьющихся волос.