Винный склад - [36]

Въ зимнія ночи огромная толпа нищеты бродитъ по городскимъ улицамъ, безъ хлѣба и крова, точно по пустынѣ. Дѣти плачуть отъ холода, пряча руки свои подъ мышки, женщины, охрипшія отъ вина, скрываются, точно дикіе звѣри, подъ выступами воротъ, бродяги, не имѣющіе хлѣба, смотрятъ на балконы ярко освѣщенныхъ дворцовъ, или слѣдятъ за разъѣздомъ счастливцевть, укутанныхъ въ мѣха и развалившихся въ своихъ каретахъ, возвращаясь съ пировъ богатства. И голосъ, быть можетъ все тотъ же, повторяетъ въ ихъ звенящихъ оть слабости ушахъ:

— He надѣйтесъ ни на что. Христосъ умеръ!

Безработный, возвращаясь въ свой холодный вертепъ, гдѣ его ждетъ вопрошающій взглядъ исхудалой его жены, бросается какъ уставшее животное на полъ послѣ безумной бѣготни цѣлаго дня въ поискахъ работы для утоленія голода его семъи. — «Хлѣба, хлѣба» — просятъ у него малютки, надѣясь найти хлѣбъ подъ изношенной его блузой. И бѣдный отецъ слышитъ тотъ же голосъ, словно плачъ, разрушающій всякую надежду:

— Христосъ умеръ!

Также и полевой поденщикъ, который, питается всякими отбросами, и онъ потѣя на солнцѣ, чувствуя, что готовъ задохнутъся, когда на мгновеніе останавливается въ своемъ трудѣ, чтобы вздохнутъ въ этой атмосферѣ раскаленной печи, — думаетъ про себя: Гдѣ же оно, это братство, провозглашенное Іисусомъ?…

И работникъ, одѣтый въ мундиръ, принужденный во имя вещей, которыхъ онъ не знаетъ, убивать другихъ людей, не сдѣлавшихъ ему никакого зла и проводитъ дни и ночи во рву, окруженный всѣми ужасами современной войны, сражаясь съ незримымъ изъ-за далекаго разстоянія врагомъ, видя, какъ тысячи подобныхъ ему людей падаютъ убитыми и ранеными подъ градомъ пуль и осколками бомбъ, и онъ также думаетъ съ трепетомъ скрываемаго ужаса: «Христосъ умеръ, Христосъ умеръ!..»

Но люди начинаютъ вновь свое шествіе къ братству, въ идеалу Христа, хотя и отрицая смиреніе и презирая милостыню, какъ вещь унизительную и безполезную. Пусть каждый получитъ свое, безъ позорящихъ уступокъ, безъ пробуждающихъ ненависть привилегій. Истинное братство — соціальная справеддивость.

Сальватьерра умолкъ, и такъ какъ становилось темно, повернулъ обратно по уже пройденному имъ пути.

Хересъ, какъ большое черное пятно, переломлялъ линіи своихъ башенъ и крышъ на фонѣ послѣдняго сіянія сумерекъ, въ то время какъ внизу мракъ его пронизывался красными звѣздами уличныхъ фонарей.

Двое мужчинъ увидѣли какъ ихъ тѣнь, выдѣлялась на бѣлой поверхности дороги. Луна восходила за ихъ плечами, поднимаясь на горизонтѣ.

Еще далеко отъ города они услышали громкій звонъ бубенчиковъ, заставлявшій сворачивать въ сторону двуколки, медленно, съ глухимъ скрипомъ колесъ, возвращавшіяся съ мызъ.

Сальватьерра и его ученикъ, укрывшись въ канавѣ, видѣли, какъ пронеслась мимо нихъ четверка горячихъ лошадей въ упряжи съ болышими помпонами и звонкимъ рядомъ бубенчиковъ. Они везли экипажъ, наполненный множествомъ людей, которые всѣ кричали, пѣли, хлопали въ ладоши, оглашая дорогу: своимъ неистовымъ веселіемъ и распространяя скандалъ кутежа на мертвыя равнины, казавшіяся еще болѣе печальными при свѣтѣ луны.

Экипажъ промчался какъ молнія среди облаковъ пыли, но Фернандо успѣлъ разглядѣтъ того, кто правилъ лошадьми. Это былъ Луисъ Дюпонъ, гордо возсѣдавшій на козлахъ и подгонявшій крикомъ и кнутомъ четверку лошадей, бѣжавшихъ, закусивъ удила. Женщина, сидѣвшая рядомъ съ нимъ, тоже кричала, подстревая лошадей къ безумному бѣгу. Это была Маркезита. Монтенегро показалось, что она его узнала, такъ какъ, промчавшись мимо него въ экипажѣ, она махнула ему рукой среди облака пыли, крикнувъ что-то, чего онъ не могъ разобрать.

— Вотъ эти ѣдуть кутить, донъ-Фернандо, — сказалъ юноша, когда тишина возстановилась на большой дорогѣ. — Имъ въ городѣ тѣсно, и такъ какъ завтра воскресенье, они, повидимому, желаютъ провести его въ Матансуэлѣ, во все свое широкое удовольствіе.

Сальватьерра, услыхавъ названіе мызы, вспомнилъ о товарищѣ своемъ, хозяинѣ маленькаго постоялаго дворика делъ-Грахо, того больного, который жаждалъ его пріѣзда, какъ самаго цѣлительнаго для себя лѣкарства. Сальватьерра не видѣлъ несчастнаго съ того дня, когда буря принудила его искать убѣжища въ Матансуэлѣ, но онъ часто думалъ о больномъ, намѣреваясь снова посѣтитъ его въ ближайшую недѣлю. Онъ продлитъ одну изъ дальнихъ своихъ прогулокъ и дойдетъ до этой хижины, гдѣ его ждали, какъ ждутъ утѣшенія.

Ферминъ заговорилъ о недавней связи Луиса съ Маркезитой. Наконецъ дружба довела ихъ до той развязки, которой, повидимому, оба желали избѣжатъ. Она уже бросила грубаго торговца свиней. Опять привлекалъ ее, какъ она говорила, «привилегированный классъ», и она нагло выставляла на показъ новую свою связь живя въ домѣ Дюпона, и проводя время вмѣстѣ съ нимъ въ шумныхъ празднествахъ. Ихъ любовь казалась имъ монотонной и безвкусной, если они не приправляли ее пьянствомъ и скандалами, которые взволновали бы лицемѣрную тишину города.

— Два безумца соединились, — продолжалъ Ферминъ. — Когда-нибудь, послѣ одного изъ своихъ кутежей, они поссорятмя; и прольется кровь; но пока оба считаютъ себя счастливыми и парадирують своимъ счастьемъ съ изумительной наглостъю. Я думаю, что болѣе всего ихъ забавляетъ негодованіе дона-Пабло и его семьи.