Виннипегская Стена и я - [2]

Не думаю, что он ценил то безграничное терпение, которое я выработала, работая с ним последние два года. Уверена, кто-то другой уже заколол бы его во сне. По крайней мере, когда я разрабатывала планы того, как бы убить его, обычно способы убийства были безболезненными.

Обычно.

С тех пор, как в прошлом году у него произошел разрыв ахиллова сухожилия, он стал другим. Я пыталась не винить его, правда пыталась. Он пропустил почти три месяца игрового сезона, и его винили за то, что команда не прошла в плей-офф, и с этим трудно было смириться.

Кроме того, некоторые думали, что он не сможет вернуться полностью после шести месяцев восстановления и реабилитации. Травма, которую он перенес, была нешуточной.

Но это же Эйден. У некоторых спортсменов уходило намного больше времени, чтобы встать на ноги, если у них вообще это получалось. Мое терпение не раз подвергалось проверке, когда я возилась с ним, пока он был на костылях. Отвозила и забирала его с реабилитации, возила на встречи.

В день ты можешь справиться лишь с несколькими причудами маленькой сучки, даже если тебе за это платят. Эйден любил то, чем занимался, и я могла лишь представить, как он боялся, что не сможет снова играть, или что он вернется, но его игра будет уже не на том уровне, на котором была до травмы, но не то чтобы он озвучивал вслух свои страхи.

Для меня это было понятно. Я даже представить не могу, что буду чувствовать, если что-то случится с моими руками, и будет шанс, что я больше никогда не смогу рисовать.

Несмотря на это, его капризность поднялась на новый уровень, ранее не задокументированный в мировой истории. И это о чем-то да говорит, учитывая, что я выросла с тремя старшими сестрами, у которых менструальный цикл наступал в одно и то же время. Из-за них многое — особенно люди — не беспокоили меня. Я знала, на что это похоже, когда над тобой издеваются, и Эйден никогда не переступал черту и не был излишне груб. Просто иногда он был болваном.

К счастью для него, я была немного, слегка, малую толику влюблена в него, иначе пырнула бы его ножом еще пару лет назад. Опять же, все, у кого есть глаза и кому нравились мужчины, что-то испытывали к Эйдену Грэйвсу.

Когда он приподнял брови и посмотрел на меня из-под этих изогнутых черных ресниц глубоко посаженными темно-карими глазами (улыбку на этом лице я видела лишь в присутствии собак), я сглотнула и медленно покачала головой, скрипя зубами и оценивая его. Поскольку он был размером с небольшой дом, у него должны были быть крупные кривые черты лица, из-за чего он походил бы на пещерного человека, но, конечно, это было не так.

Очевидно, он любил бросать вызов каждому стереотипу, который когда-либо встречался в его жизни. Он был умным, быстрым, скоординированным, и — насколько я знала — не видел ни одной хоккейной игры. Он всего два раза употребил при мне свое канадское «Чо?» (Примеч. в канадском языке слово «eh» является аналогом американского «Что?») и не потреблял животные белки. Парень не ел бекон. Он был последним человеком, которого я бы назвала вежливым, и он никогда не извинялся. Вообще никогда.

В общем, он был аномалией: канадец, играющий в футбол, ведущий растительный образ жизни (он не любил называть себя веганом) — аномалия, которая странным образом была естественной и такой привлекательной, что я, вероятно, несколько раз благодарила Бога за то, что он даровал мне глаза.

— Все, что пожелаешь, Здоровяк, — ответила я с фальшивой улыбкой, хлопая ресницами, даже если до сих пор показывала ему неприличный жест.

— Они переживут, — небрежно произнес Эйден, игнорируя свое прозвище и отводя назад мускулистые плечи. Клянусь, они достаточно широки для того, чтобы человек поменьше удобно спрятался за ними. — Ничего страшного.

Ничего страшного? Организаторы совершенно точно не будут думать так же, как и его агент, но Эйден привык добиваться своего. Никто никогда не говорил ему «нет». Они говорили «нет» мне, и потом мне приходилось во всем разбираться.

Несмотря на то, что думали некоторые, защитник «Трех сотен» — профессиональной футбольной команды Далласа, не был мудаком или игроком, с которым трудно работать. Со всеми его гранями и ропотом, он никогда не ругался матом и почти никогда не выходил из себя без основательной на то причины. Он был требовательным, точно знал, чего хочет и в каком виде ему нравится каждая вещь в его жизни. Честно, по-моему, это замечательное качество, но моя работа состояла в том, чтобы его запросы исполнялись, независимо от того, согласна я с его решениями или нет.

«Еще немного», — напоминала я себе. Я была очень близка к тому, чтобы уволиться, я чувствовала это. От этой мысли моя душа наполнялась радостью.

Два месяца назад мой банковский счет, наконец, достиг достаточной суммы, благодаря явной силе воли, мелочной экономии и долгим часам работы, когда я не была ассистентом/экономкой/поваром Эйдена. У меня была цель — накопить годовую зарплату. И я сделала это. Наконец-то. Чертова, мать его, аллилуйя. Я практически ощущала запах свободы.

Но ключевым словом было «практически».

Я просто еще не удосужилась сказать Эйдену, что ухожу.