Винни Пух и философия обыденного языка - [63]
«Я разослал всем», говорит Кролик, «а потом рассказал, что оно значит. Они тоже включаются. Извини, бегу. Всего». И он убежал.
Пух медленно поплелся следом. У него в планах было кое-что поинтереснее поисков нового дома для Сыча; он должен был сочинить Пухову Песнь об одном старинном деле. Потому что он обещал Поросенку давным-давно, что напишет ее, и, когда они встречались с Поросенком, Поросенок на самом деле ничего не говорил, но вы сразу понимали, чего именно он не говорил[89], и если кто-нибудь заговаривал в его присутствии о Песнях, или Деревьях, или Веревках, или Ночных Бурях, то он весь краснел от пятачка до кончиков копыт и старался быстро перевести разговор на другую тему.
«Но это нелегко», сказал себе Пух, глядя на то, что ранее было домом Сыча. «Потому что Поэзия, Хмыканье, это не такие вещи, до которых ты сам добираешься, а такие, которые сами добираются до тебя. И все, что ты можешь сделать, это пойти туда, где они тебя могут обнаружить».[90]
Он подождал с надеждой.
«Ладно», сказал Пух после долгого ожидания. «Я напишу „Обломки дерева лежат“, потому что они действительно лежат, и посмотрим, что произойдет дальше». Вот что произошло:
Немного дней тому назад, Там, где теперь унылый вид – Обломки дерева лежат, – Был Дом, там Сыч жил. Он богат Был Сыч и сановит.
Но чу! Вдруг ветер налетел, И дерево он вмиг свалил, И я (Медведь) – я озверел И скорбно головой поник, Оставшись не у дел.
Но Поросенок молодой, Бегущий быстрой чередой, Он рек: «Надежда есть всегда! А ну веревку мне сюда!» А мы ему: «Герой!»
Он поднялся под небеса, В почтовый ящик он проник, И, совершая чудеса, Сквозь щель для писем лишь одних Умчался он в Леса.
О, Поросенок! О, Герой! Его не дрогнул пятачок. За нас одних он стал горой, Крылатой вестью – скок-поскок! – Бежал ночной порой.
Да, он бежал и заорал:
«Спасите Пуха и Сыча! Атас! На помощь! и Аврал!» И все другие сгоряча Задали стрекача.
«Скорей, скорей!», он бормотал, И все на помощь шли и шли. (О, Поросенок! О, Тантал!) Отверзлись двери, час настал, Мы вышли, как могли.
О, Поросенок, славен будь! Во веки веков, Ура![92]
«Ладно», говорит Пух, пропев это про себя три раза. «Это не то, что я задумал, но получилось так, как получилось. Теперь я должен пойти и спеть это Поросенку».
«Я исчу новый дом для Сыча тебе тоже ниобходимо Кролик».
«Что это такое?», говорит И-Ё. Кролик объяснил.
«Что случилось со старым домом?»
Кролик объяснил.
«Никто мне ничего не рассказывает»[93], говорит И-Ё. «Никто не снабжает меня информацией. В будущую пятницу исполнится семнадцать дней, когда со мной последний раз говорили».
«Ну уж, семнадцать дней, это ты загнул».
«В будущую Пятницу», объяснил И-Ё.
«А сегодня Суббота», говорит Кролик. «Так что всего одиннадцать дней. И я лично был здесь неделю назад».
«Но беседы не было», сказал И-Ё. «Не так, что сначала один, а потом другой. Ты сказал „Хэлло“, и только пятки у тебя засверкали. Я увидел твой хвост в ста ярдах от себя на холме, когда продумывал свою реплику. Я уже было подумывал сказать „Что?“, но, конечно, было уже поздно».
«Ладно, я торопился».
«Нет Взаимного Обмена», продолжал И-Ё. «Взаимного Обмена Мнениями. „Хэлло“ – „Что?“ – это топтание на месте, особенно если во второй половине беседы ты видишь только хвост собеседника».
«Ты сам виноват, И-Ё. Ты никогда не приходил в гости ни к кому из нас. Ты просто стоишь здесь в одном углу Леса и ждешь, когда другие придут к тебе. Почему ты сам никогда не приходишь к ним?»
И-Ё помолчал, раздумывая.
«Что-то в твоих словах есть, Кролик», сказал он наконец. «Я запустил вас. Я должен больше вращаться. Приходить и уходить».
«Верно, И-Ё. Заглядывай к каждому из нас в любое время, когда тебе нравится».
«Спасибо тебе, Кролик. А если кто-нибудь скажет Громким Голосом: „Черт, опять этот И-Ё“, я могу опять исчезнуть».
Кролик застыл на секунду на одной ноге.
«Ладно», говорит, «я должен идти. Я сегодня довольно занят».
«До свиданья», говорит И-Ё.
«Что? О, до свиданья. А если тебе случится проходить мимо подходящего дома для Сыча, дай нам знать».
«Я посвящу этому все свои интеллектуальные способности», сказал И-Ё.
Кролик ушел.
Пух разыскал Поросенка, и они двинулись вместе по направлению к Сто-Акровому Лесу.
«Поросенок!», говорит Пух несколько робко.
«Да, Пух?»
«Помнишь, когда я сказал, что мог бы написать Хвалебную Пухову Песнь ты знаешь о чем?»
«Что? Неужели?», говорит Поросенок, слегка краснея.
«Она написана, Поросенок».
Поросенок стал медленно и густо краснеть от пятачка до кончиков копыт.
«Неужели, Пух», сказал он хрипло. «О – о – о том Времени, Когда? – Ты понимаешь, что я хочу сказать, – ты имеешь в виду, ты на самом деле ее написал?»
«Да, Поросенок».
Кончики ушей у Поросенка запылали, и он попытался что-то сказать; но даже после того, как он прохрипел что-то раз или два, у него ничего не получилось. Итак, Пух продолжал.
«Там в ней семь куплетов».
«Семь?», говорит Поросенок небрежно, «Ты ведь не часто сочиняешь хмыки по семь куплетов, а, Пух?»
«Никогда», сказал Пух. «И я не уверен, что кто-нибудь еще слышал ее».
«Но другие уже знают?», спросил Поросенок, остановившись на секунду, чтобы поднять палку и опять ее бросить.
