Вильсон Мякинная голова - [12]

Отправляясь на рѣку плавать, Томъ всегда бралъ Чемберса съ собою въ качествѣ защитника и тѣлохранителя въ водѣ и на сушѣ. Вылѣзши на берегъ, когда его начинала разбирать уже дрожь, молодой баричъ забавлялся тѣмъ, что завязывалъ узлами рукава у рубашки Чемберса и смачивалъ эти узлы водою, чтобы ихъ труднѣе было развязать. Тогда онъ самъ одѣвался и со смѣхомъ поглядывалъ на то, какъ мокрый его рабъ, дрожа отъ холода, пытается развязать тугіе узлы зубами.

Томъ позволялъ себѣ эти и многія другія издѣвательства надъ смиреннымъ и покорнымъ своимъ невольникомъ частью вслѣдствіе природной своей испорченности, частью же потому, что ненавидѣлъ Чемберса за его превосходство въ физической силѣ, мужествѣ, ловкости, равно какъ и за многія другія его преимущества. Томъ не могъ нырять и у него дѣлалась отъ такихъ попытокъ страшная головная боль. Чемберсъ, напротивъ того, очень любилъ нырять, и это не сопровождалось для него никакими дурными послѣдствіями. Однажды онъ возбуждалъ восторгъ толпы бѣлыхъ мальчиковъ, прыгая въ воду съ лодки задомъ напередъ и переворачиваясь кувыркомъ въ воздухѣ. Восторгъ этотъ показался до того обиднымъ Тому, что онъ подтолкнулъ лодку весломъ подъ Чемберса какъ разъ въ то мгновеніе, когда мальчикъ переворачивался колесомъ въ воздухѣ, такъ что бѣдняга упалъ внизъ головой на дно лодки. Пока онъ лежалъ тамъ безъ чувствъ, нѣкоторые изъ давнишнихъ враговъ Тома, не желая упустить представлявшагося имъ благопріятнаго случая, накинулись на лжеаристократа и обработали его кулаками такъ, что онъ, даже и съ помощью Чемберса, съ трудомъ лишь могъ дотащиться до дому.

Когда обоимъ мальчикамъ шелъ уже шестнадцатый годъ, Томъ однажды отплылъ одинъ довольно далеко отъ берега. Внезапно съ нимъ сдѣлалась судорога, и онъ сталъ громко звать на помощь. Необходимо замѣтить, что у мальчиковъ съ Даусоновой пристани считалось особенно излюбленной шуткой (преимущественно въ присутствіи кого-нибудь изъ постороннихъ) притворяться, будто у нихъ сдѣлались судороги, и звать къ себѣ на помощь. Когда посторонній зритель поспѣшно подплывалъ къ утопавшему уже, повидимому, мальчику, шалунъ продолжалъ барахтаться въ водѣ и кричать до тѣхъ поръ, пока спаситель не подплывалъ къ нему уже совсѣмъ близко. Тогда крикъ этотъ смѣнялся саркастическимъ смѣхомъ и шутникъ проворно улепетывалъ отъ попавшагося впросакъ незнакомца, котораго мѣстные городскіе мальчуганы привѣтствовали цѣлымъ залпомъ громкаго хохота и насмѣшекъ. Томъ никогда еще до тѣхъ поръ не пробовалъ шутить такимъ образомъ, но всѣ предполагали, что онъ шутитъ, а потому изъ бѣлыхъ мальчиковъ никому не приходило въ голову подать ему помощь. Чемберсу показалось, однако, что молодой его баричъ не на шутку тонетъ. Онъ подплылъ поэтому къ Тому и, къ несчастью, подплылъ своевременно для того, чтобы спасти ему жизнь.

Это было послѣдней каплей, переполнившей чашу негодованія. Томъ могъ еще вытерпѣть все остальное, но быть обязанному жизнью какому-нибудь негру, и притомъ именно этому негру, оказывалось свыше его силъ. Хуже всего было то, что Чемберсъ спасъ молодого своего барича публично. Чтобъ вывернуться изъ неловкаго своего положенія, Томъ принялся на чемъ свѣтъ стоитъ ругать глупаго невольника, осмѣлившагося вообразить, будто баринъ и въ самомъ дѣлѣ зоветъ къ себѣ на помощь. Всякій, кромѣ безмозглаго негра, непремѣнно бы догадался, что это была просто-на-просто шутка и оставилъ бы его въ покоѣ.

Въ числѣ купающихся оказалось изрядное число враговъ Тома. Ободренные своей многочисленностью, они принялись открыто высказывать свои мнѣнія, смѣялись надъ нимъ, называли его подлецомъ, лгуномъ, негодяемъ и другими подобными же ласкательными прозвищами. Не довольствуясь этимъ, они объявили, что послѣ совершоннаго Чемберсомъ подвига хотятъ дать ему новое прозвище, которое увѣковѣчитъ этотъ подвигъ, и объявятъ по всему городу, что Чемберсъ-негръ — второй отецъ Тома Дрисколля. Этимъ предполагалось выразить, что Томъ на этотъ разъ вторично родился въ жизни именно благодаря Чемберсу, спасшему его отъ неминуемой смерти. Взбѣшенный такими колкими насмѣшками, Томъ вскричалъ:

— Лупи ихъ по головамъ, Чемберсъ! Лупи хорошенько! Какъ ты смѣешь стоять, засунувъ руки въ карманы?

Чемберсъ позволилъ себѣ протестовать:

— Вы и сами видите, сударь, что здѣсь ихъ слишкомъ уже много! Они…

— Слышалъ ты мое приказаніе?

— Пожалуйста, сударь, не сердитесь на меня, но ихъ здѣсь ужь слишкомъ много!..

Томъ подскочилъ къ своему невольнику съ раскрытымъ уже складнымъ ножомъ и ударилъ Чемберса два или три раза въ грудь, прежде чѣмъ другіе мальчики успѣли выхватить этотъ ножъ и дать раненому возможность спастись бѣгствомъ. Раны оказались очень болѣзненными, но не опасными. Еслибъ клинокъ ножа былъ немножко подлиннѣе, то жизненное поприще Чемберса тутъ бы и закончилось.

Томъ давно уже поставилъ Роксану на ея «законное» мѣсто. Она не осмѣливалась уже теперь его приласкать или назвать какимъ-либо нѣжнымъ любящимъ именемъ. Баричу были противны такія нѣжности со стороны негритянки и онъ заявилъ, что Роксана должна держаться отъ него на почтительномъ разстояніи и не забывать, кто она такая. Она видѣла, какъ ея любимецъ постепенно переставалъ быть ея сыномъ и какъ эта черта, наконецъ, совершенно въ немъ изгладилась. Остался одинъ только баринъ, и притомъ нельзя сказать, чтобъ особенно добрый и великодушный. Сама Роксана мало-по-малу соскользнула съ величественныхъ высотъ материнства въ мрачную пропасть рабства, не смягчавшагося никакими родственными чувствами. Пропасть, раздѣлявшая уже передъ тѣмъ несчастную женщину отъ ея счастливца-сына, превратилась въ настоящую бездну. Томъ смотрѣлъ теперь на Роксану, какъ на собственную свою вещь, обязанную доставлять ему возможно большія удобства. Она была преданной его собакой, угодливой и безпомощной невольницей, смиренной безотвѣтной жертвой капризнаго его темперамента и порочной натуры.